Королева бриллиантов

   — Оправдываю? Да разве можно обвинять страсти Христа, всех мучеников, всех святых? Как вы меня терзаете своими вопросами! Неужели вы считаете, что я способен на такую низость? Боже, за кого же вы в таком случае меня принимаете?

   — Друг мой, я всё знала, но мне так хотелось услышать от вас эти слова. Наступают опасные времена. Теперь вся моя жизнь будет посвящена только супругу, детям и залечиванию нанесённых мне душевных ран. Так как вы отказываетесь уезжать на родину, то позвольте мне попросить вас о великом подаянии. Мне нужна ваша шпага, ваша служба, может, и ваша жизнь. И в ответ я предлагаю вам вознаграждение...

Она осеклась, тяжело вздохнула...

Де Ферзен поднялся на ноги и теперь стоял перед ней совсем рядом.

   — Ваше величество, достаточно этих слов. Не нужно больше никакой награды. Я не получу ничего подобного и в раю. Я благословляю вас. Благодарю Бога за то, что он даровал мне встречу с вами.

За дверью послышались шаги. Кто-то повернул ручку двери. В комнату тяжёлой походкой вошёл король.

   — Мне сообщили, что граф де Ферзен вернулся из Англии. Он здесь!

Де Ферзен стоял по стойке смирно у самых дверей. Королева, взяв его за руку, подвела к королю.

   — Хочу представить вашему величеству самого верного друга в мире. Этот человек, который по своему рождению не является подданным вашего величества, посвящает свою шпагу, своё мужество и свою жизнь служению нам и нашим детям. Я рекомендую вам этого бесстрашного человека и рекомендую не для королевских милостей и почестей, а для борьбы с грозящей нам всем опасностью. Прошу ваше величество любить его за преданность так же сильно, как люблю его я.

Она произнесла эти слова без всякого колебания.

Король, повернувшись к графу, сказал:

— Месье, я принимаю рекомендации её величества и вашу благородную службу. Что мне ещё вам сказать?

Де Ферзен опустился перед Людовиком на колени и поцеловал его руку.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

1 июня 1786 года, на следующий день после судебного решения парижского парламента по делу о «бриллиантовом ожерелье», Мария-Антуанетта написала близкой подруге, воспитательнице её детей, Иоланте де Полиньяк: «Приди же, приди ко мне, успокой мою больную душу. Вынесенный приговор — это ужасное оскорбление, нанесённое мне парламентом. Я вся обливаюсь слезами из-за свалившегося на меня горя и страшного отчаяния. Так приходи поскорее, сердце моё».

Громкая «афера с колье» не прошла бесследно ни для королевы, ни для короля. Трон катился к пропасти, но последние шесть месяцев бурного 1786 года принесли короткую передышку, словно злейшие враги королевы временно успокоились, притаились.

Королева вновь входит во вкус отчаянного транжирства. Она велит построить для себя маленький домик в Трианонском саду и инкрустировать стены своей спальни бриллиантами. Золотой дождь проливается на Версаль, круговерть праздников продолжается. Ведь у финансовой «кормушки» стоит Колонна, щедрый министр, которого все во дворце именуют не иначе, как Чаровник. И этот «чаровник» старается вовсю, изыскивая средства. В этот год, «год колье», Мария-Антуанетта истратила только на свои платья колоссальную сумму в 272 000 ливров! Её личные расходы на много превысили полагающиеся ей выплаты. Королева заказывает себе роскошные платья из тонкой полупрозрачной ткани — «молочные», последний крик парижской моды. У её модистки Бертен полно работы. Та, призвав всю свою богатую фантазию, создаёт для королевы гигантские шляпы: шляпы-корзины, шляпы-корабли, шляпы-замки, и это творчество обходится казне в громадные суммы.

Когда Марие-Антуанетте указывали на то, что она живёт не по средствам, что финансовое положение страны просто ужасающее, она, смеясь, возражала: «О чём вы говорите? О каком бедственном состоянии? Когда я прошу у де Колонны пятьдесят тысяч ливров, он приносит сто!»