– Ее в Городском участке содержат?
– А тебе какой интерес? – спросил Михаил Аркадьевич, снова наполняя рюмки.
– Да вот проверить хочу кое-что, – ответил Кирьяков, вертя фотографию, словно хотел рассмотреть даму со всех сторон.
– Исследовать желаешь: не она ли тебя ночью напугала до мокрых подштанников?
– Это как же вы догадались, Михаил Аркадьевич? – удивленно спросил Кирьяков. – Ну и ну! Так в Городском она?
– Пушкин ее выпустил.
Кирьяков не поверил собственным ушам.
– Как выпустил?!
– Такой странный человек, прямо тебе скажу, Леонид Андреевич. Пристал с ножиком к горлу: говорит – выпустим как приманку, на нее настоящий злодей клюнет.
– Да разве так можно?!
– И я ему тоже! А он – ни в какую. Ну ничего, если что, так его голова с шеи и полетит. И за дело: нечего самовольничать! – Эфенбах поднял рюмку. – Чтобы никакие призраки нам не мешали творить правосудие!
Кирьяков никак не мог оторваться от снимка.
– Постойте. Я тут подумал… – начал он. – Раз такое дело, давайте отправим ее снимок в Петербург, пусть проверят по картотеке антропометрического бюро. Вдруг на ней что-то числится. Если Пушкин ее упустил – позору не оберемся.
Михаил Аркадьевич прекрасно понял, что чиновником движет не забота о чести сыскной полиции, а мелкая мстительность. Но отвергнуть предложение нельзя: мало ли что? Этот еще и жалобу на родного начальника накатает, с него станется. Да и вообще редко случалось, чтоб Кирьяков высказал дельную мысль.
– Прямо с языка моего снял, – ответил Эфенбах. – Как раз хотел это предложить. Непременно отправь. Пусть в столице проверят. Если что – мы ее тут за грудки и в кутузку. Завтра с почтой отправим.
Настольные часы показывали половину девятого.
– Разрешите не откладывать, – сказал Кирьяков, поднимаясь и, видимо, готовясь к старту. – Успею к ночному поезду на Петербург. Передам с проводником, а там уже доставят в Департамент полиции.
– Прямо вот молодец какой! Как раз хотел тебя просить, раздражайший мой! – сказал Михаил Аркадьевич, устав держать рюмку на весу и наконец отправляя ее содержимое в рот. – На пролетку – и бегмя бегом на вокзал. Успеешь!
И Кирьяков побежал так, будто от этого зависела его жизнь. Или за ним гналось привидение. Куда только усталость делась!
Эфенбах не спеша убрал в стол графинчик солнечного напитка, закрыл дверь в кабинет и подошел к окну. Москва расплывалась в ночи. На небе горели звезды. Было тихо.
– Бедный, бедный Пушкин мой, – тихонько пробормотал Михаил Аркадьевич. – И врага себе нажил, и кашу заварил. Что-то будет…
Агата слишком спешила. Не замечала ничего вокруг. Только всматривалась, стараясь угадать: горят в ломбарде окна или опоздала. Ей показалось, что в дальнем конце Варсонофьевского мелькнули очертания знакомой фигуры, но такое совпадение невозможно: Пушкину тут делать нечего. Наконец она увидела, что ломбард еще открыт. Агата чуть угомонила дыхание и распахнула дверь под звон колокольчика. Городового, что маячил на другой стороне улицы, заметила, но значения его появлению не придала. Что ей теперь городовой!
Катков хоть и готовился, чуть занервничал, когда увидел входящую. Тем не менее поклонился с дежурной улыбкой. И пожелал доброго вечера.
– Простите, немного опоздала, – сказала Агата, подходя к прилавку.
– Понимаем-с. А у нас все готово.
– Ничего не нужно, – Агата подняла вуаль. – Раздумала продавать перстень, хочу забрать.
Приказчик источал чистую вежливость.
– Прощения просим, никак невозможно-с!
– Почему невозможно? Просто верните перстень.
– Его уже нет.
За надежной улыбкой Каткова Агата не могла понять, что происходит.
– Куда же он делся?
– Никуда не делся. Продан уже.
– Как продан? – спросила Агата, не готовая к такому повороту.
– Да вам, мадам, какая печаль? Деньги сейчас изволите получить триста рубчиков.
– Не нужны мне ваши деньги, верните перстень! – она хлопнула ладонью по прилавку, но тут же сменила тон: – Будьте так добры, господин приказчик. Или нужно заплатить за хранение вещи.
– Так мы бы с радостью! Так ведь у нас ломбард! Сразу на витрину ставим. Перстенек в заклад не изволили оставить? Деньги сразу пожелали? Ну, так изволите получить. Вещь оказалась популярной: первый покупатель после вас взял. Жаль, мало запросил, прогадал-с…
– Кому продали перстень?
– Да кто же его знает! – Катков развел руками. – Нам имена без надобности. Расчет извольте получить.
Агата не ответила, пребывая в раздумьях.
Между тем Катков отсчитал десяток красных купюр. Одна показалась сомнительной. Пробурчав, он побежал к двери, выставил бумажку на мороз и посмотрел на нее под ярким светом лампы, расположенной у порога.
– Все в полном порядке, прошу пересчитать…
К стопке ассигнаций Агата не прикоснулась. Она не знала, что теперь делать. На звякнувший колокольчик не обратила внимания. И только когда приказчик резко попятился, поняла, что происходит неладное. Она обернулась. Дорогу преграждала пара городовых, смотревших без снисхождения.
– В чем дело? – строго спросила Агата.
– Извольте проследовать в участок, – ответил тот, что повыше.
Она еще старалась выиграть время, надеясь на какое-то чудо.
– По какому праву?