— Я вам не верю, — ответила миссис Деверик, и эта фраза повисла в молчании. Потом она наклонила голову набок, будто рассматривая новый интересный побег, обнаруженный в саду, и решая, то ли это красивый цветок, то ли злостный сорняк. Поллард попытался было заговорить — миссис Деверик подняла палец, и он быстренько заткнулся. А она обратилась к Мэтью тихим и спокойным голосом: — Есть три вещи, которые мне категорически не нравятся. Первая — это незваный гость. Вторая — теория, что мой муж каким бы то ни было образом мог быть связан с двумя неудобоназываемыми субъектами, которых вы упомянули. Третья — имеющее место быть на этой улице воплощение фальшивой любезности, именуемое Мод Лиллехорн. — Она замолчала на миг и впервые, как показалось Мэтью, моргнула. — Я предпочту закрыть глаза на первое, снисходя к вашим мотивам. Я прощу вам второе, объяснив это вашим любопытством. Что же до третьего — я заплачу вам десять шиллингов, если вы узнаете, кто такой Маскер, до того, как произойдет очередное убийство.
— Как? — выдохнул Поллард, будто получив удар под дых.
— Каждый вечер действия декрета семья Деверик будет терять деньги, — продолжала миссис Деверик, обращаясь только к Мэтью, будто Полларда тут и не было. — Я согласна, что главный констебль никогда не справится с этой задачей. Я хотела бы видеть, как ему — следовательно, и его жене — утрет нос сообразительный клерк. Если он достаточно сообразительный, что еще предстоит выяснить. Таким образом, я желаю, чтобы эта проблема была решена раньше, чем у лорда Корнбери появятся дополнительные причины продлевать действие указа, что бы там ни решали суды. Я предлагаю десять шиллингов и уверена, что мой муж — упокой его Господь — одобрил бы такое предложение.
— Мадам, могу ли я дать вам совет не… — начал Поллард.
— Время советов миновало. Настало время действий, и я думаю, что этот молодой человек может спасти наше положение. — Она обернулась к Полларду: — Мой
Десять шиллингов, подумал Мэтью. Неслыханные деньги. Таких он никогда не получал за один раз. Наверное, ему это снится, но он, разумеется, ответил:
— Да.
— Если произойдет еще одно убийство, вы не получите ни дуита. Если, паче чаяния, эту проблему решит главный констебль, вы не получите ни дуита. Если личность убийцы будет раскрыта кем-либо иным, вы…
— Не получу ни дуита, — закончил Мэтью. — Я понял.
— Это хорошо. И еще одно. Я хочу знать
— Простите, но это звучит так, будто у вас… как бы это сказать? Есть основания для беспокойства.
— Мой муж очень многое скрывал от всех. Такова была его натура. Теперь я попросила бы вас меня оставить, поскольку я должна перед похоронами отдохнуть.
— Могу ли я вернуться в более удобное для вас время и продолжить нашу беседу? И с вами, и с вашим сыном?
— Вы можете записать свои вопросы, передать их мистеру Полларду, и они будут рассмотрены.
«Рассмотрены — еще не значит, что на них ответят», — подумал Мэтью, но возражать в его положении было бы неразумно.
— Так я и сделаю.
— Тогда всего вам доброго. И я бы еще добавила «доброй охоты».
Произнеся эти прощальные слова, она прошагала мимо него шуршащим вихрем накрахмаленной ткани и кружев, махнув Роберту, чтобы следовал за ней.
Когда Мэтью направился к двери, которую Гретль распахнула перед ним пошире, Поллард сказал:
— Погодите секунду на улице, я вас подвезу. Я возвращаюсь в контору.
— Спасибо, не нужно, — решил Мэтью. — Я лучше пройдусь.
Он вышел, и дверь за его спиной решительно захлопнулась. Ему это было все равно. Он зашагал по солнечной Голден-хилл-стрит мимо ожидающей кареты в сторону Бродвея, на запад.
Пришла мысль, что с агентством «Герральд» еще неизвестно как выйдет, но сейчас его впервые наняли как частного сыщика решать проблему.
Глава двадцатая
К десяти часам утра в субботу Мэтью вспомнил, что уже раз сто делал выпад и протыкал рапирой тюк сена. Сейчас, когда время подходило к двенадцати, он под руководством Хадсона Грейтхауза медленно отрабатывал фехтовальные движения. Со стропил на это глядели голуби, жаркий пот заливал Мэтью лицо и спину под промокшей рубашкой.
Грейтхаузу же такие мелкие неприятности, как размаривающий зной и физический дискомфорт, были абсолютно безразличны. Мэтью сипел и пошатывался, а Грейтхауз дышал легко и ровно, ловко двигался — обычный фехтовальный шаг, скрестный шаг, диагональный шаг, — а когда Мэтью на секунду ослабил хватку, клинок тут же выбили у него из руки резким движением, от которого загудели пальцы, а лицо передернулось гневом.