Королева Бедлама

— Вы были чуть ли не первым на месте убийства мистера Деверика, если я правильно помню? А теперь первым нашли Осли? Мне не хочется думать, что может предпринять по этому поводу Лиллехорн, поскольку он вас считает такой решительной поддержкой своего авторитета.

— Я никого не убивал. Почему я не должен говорить Лиллехорну?

— Потому что, — ответил Кипперинг, — главный констебль найдет ваше присутствие на обоих местах преступления настолько интересным, что захочет узнать, что вы делали вечером. И пусть мы с вами считаем, что Лиллехорн не вполне подходит для своей работы, он умеет быть безжалостным, когда требуется. Таким образом, он пожелает знать во всех подробностях о ваших перемещениях сегодня ночью, и может решить, что лучше всего вас допрашивать в спокойной обстановке за решеткой. Он будет задавать вопросы здесь и там, там и здесь, и рано или поздно узнает, что вы с будущим мужем дочери нашего доброго проповедника встречались в довольно-таки злачном месте, где играют и пьют и где кишмя кишат шлюхи. Как вы говорили — ради уединения? Вы поняли мою мысль?

Мэтью понял, но промолчал.

— Конечно, поняли, — заключил Кипперинг. — Я сейчас не знаю, о чем вы говорили в той задней комнате с мистером Файвом, но можете не сомневаться — Лиллехорн будет это знать.

— Это не имеет отношения к Маскеру. Это наше частное дело.

— Вот-вот. Продолжайте это твердить, и вы только раздуете в Лиллехорне желание вытащить из вас вашу тайну. — Он замолк, давая Мэтью как следует ощутить жало крючка. — Теперь я прямо сейчас напялю на лицо официальную адвокатскую морду, оправлю на себе сюртук и выйду постоять рядом с трупом Осли, пока за ним не приедет телега. Вам же я предложил бы направиться домой, лечь в кровать, а утром вместе со всем Нью-Йорком поразиться новости о трагической гибели Эбена Осли. Подходит это вам?

Мэтью задумался, хотя особо думать тут было не о чем. Вовсе не надо, чтобы Мэтью задавали вопросы о приключениях сегодняшней ночи, тем более что поведение преподобного Уэйда так и осталось загадкой.

— Подходит, — тихо согласился он.

— Отлично. Кстати, я не сомневаюсь, что Джайлс доложит о кровавом пятне непосредственно Лиллехорну — это если вы думаете, будто я так пытаюсь заставить вас молчать. И заверяю вас, что мне на самом-то деле решительно наплевать, пока он не подкрадывается темной ночью ко мне.

Кипперинг жестом пригласил Мэтью к выходу. На улице Мэтью чуть задержался, пока Кипперинг еще не успел закрыть дверь, посмотрел на озаренное свечой окно.

— Скажите, — спросил он, — а почему вы работаете так поздно?

На лице Кипперинга держалась все та же едва заметная улыбка:

— Я плохо сплю, это у меня всегда так. Всего хорошего. Да… и еще последнее: я бы на вашем месте обошел толпу на Баррак-стрит и остерегался бы по дороге не Маскера, а какого-нибудь перепуганного кролика с мушкетоном.

С этими словами он закрыл дверь, и Мэтью услышал, как упал на место засов.

Он посмотрел в сторону Сити-холла и увидел свет в двух квадратных окошках мансарды. Там Мэтью никогда не был, ибо доступ туда мог быть только по приглашению: эта мансарда была и кабинетом, и жильем Эштона Мак-Кеггерса, чье умение коронера более чем искупало все его чудачества. Очевидно, Мак-Кеггерс был на ногах и готовился к новому сеансу работы в холодной комнате.

Вскоре появится Зед, волоча за собой телегу для трупов. Пора домой.

Мэтью перешел Брод-стрит, направляясь на Принц-стрит, чтобы оттуда попасть на Смит-стрит и по Бродвею домой, обойдя, таким образом, шумную толпу, собравшуюся вокруг трупа Эбена Осли. Проходя мимо мигающих на столбах фонарей, ощущая в теплом ветерке запах смолы из порта и гниения из водостоков, он понимал, что сон у него сегодня будет очень тревожный. Множество звучащих в голове отголосков потребуют опознания или разрешения. По правде говоря, ему повезло остаться в живых не только после выстрела из пистолета и нападения собаки, но и после встречи с Маскером — тот вполне мог обернуться и кривым ножом разделать Мэтью на куски.

Думая об Осли, он испытывал… вот ничего не испытывал.

Ни гнева, ни печали, ни потери, ни обретения, ни ощущения справедливости, ни радости избавления мира от носителя порока.

Просто будто грифельную доску, которую он в себе носил и на которой он так долго выводил баланс, взяли да и вытерли начисто. Только и всего.

Добравшись до защиты и уюта мастерской, он оставил трость на земле возле дома, решив подняться на рассвете, отнести ее к Ист-ривер и предать темным водам, чтобы она исчезла с глаз и из памяти, как ее бывший владелец.

И Мэтью лег спать, не забыв сперва помыть руки.

Глава семнадцатая

Поскольку за завтраком Стокли еще не слышали об убийстве Эбена Осли, первой проверкой Мэтью на умение держать язык за зубами стал разговор с прачкой, вдовой Шервин, которой он относил стирку каждую пятницу.