Королева

— Он очень силен, госпожа, — с плохо скрываемым восхищением ответила распорядительница. — Кого послабее подобная пытка могла бы лишить жизни. Но он даже ни разу не впал в беспамятство. И не проронил ни звука, когда врачеватель обрабатывал его раны. За все долгие зимы моей службы госпоже Ксении Несравненной не приходилось мне узреть столь сильного духом мужчины. Он не рожден рабом, и вряд ли смирится со своей участью.

— В таком случае, его ожидает смерть, — непримиримо произнесла Ксена.

— Нет, — склонила голову Элика. — Язык боли не всегда есть самым лучшим средством. Сколько времени ему понадобится, чтобы прийти в себя после экзекуции?

— Поскольку он очень силен, как и его жажда жизни, это займет не более двух круговоротов солнца, госпожа. При условии, что его не станут пытать снова.

— Не станут, если он не даст для этого повода, — сказала Элика. — Но, я полагаю, этого не случится. Он не глуп. Прошу тебя, распорядись сделать все, чтобы он поскорее излечился от последствий наказания. Через два солнечных круговорота я хочу видеть его в своих покоях.

— Эл! — запротестовала Ксения. — Это варвар! Даже в избитом состоянии, он силен... Если он убьет тебя? Я никогда себе этого не прощу.

— Не убьет. В первое время придется заковать его в самые тяжелые цепи из всех имеющихся. А потом в этом просто не будет нужды, — принцесса беспощадно усмехнулась. - Если он не понимает язык боли, он поймет язык моей матери.

Спустя два круговорота солнца, глубокой ночью, двое крепких рабов с трудом ввели в покои принцессы закованного в тяжелые цепи и широкий металлический ошейник кассиопейца. Нет, он не сопротивлялся и не вырывался из их рук. Тяжесть цепей лишала его этой возможности. Он даже не смог устоять на ногах, когда его швырнули на твердый мрамор пола. Только с усилием удержал шею, не позволяя тяжести ошейника согнуть себя в общепринятую позу покорности.

Элика, словно завороженная, смотрела на осколки мрамора, разлетевшиеся от удара цепи в разные стороны. Двое рабов осторожно ловили ее взгляд, не вполне понимая, что им следует делать дальше − остаться или уйти. Но девушка не спешила их отпускать.

Красивая, но жестокая и надменная, приблизилась она к поверженному мужчине. Ни капли жалости или человечности. Только холодный расчет.

— Ты знаешь, кто я?

Нежность в ее голосе могла обмануть кого угодно, но только не дворцовых обитателей. Рабы сопровождения словно сжались, опустив глаза. Только кассиопеец с легкостью повелся на эту уловку. Невзирая на тяжесть ошейника, он поднял глаза, с презрительной улыбкой сплюнул на пол.

Элику подобная реакция не удивила.

— Дарт, кажется. Ты воин кнута, насколько мне известно?

Совершенно предсказуемо. Ошибка всех атлантов, да и матриарх в том числе, что она сильно часто позволяла говорить себе с "этими" как с людьми. Что ж. Тем больнее будет падать вскоре. Раз уже решил, что она добрая.

— Мне не нравится твое молчание. Я хочу, чтобы ты ответил на мои вопросы. Только и всего.

— Да отправляйся ты к Лаки, атланская шлюха! — выдохнул воин.

—Я там уже побывала, — беспечно заметила Эл. — И знаешь, там не страшно. Не советую демонстрировать свою дерзость. Я могу выбить ее из тебя вместе с жизнью. Ты ответишь на мой вопрос?

Ты лишилась рассудка, если думаешь, что сломаешь меня болью и этими цепями! — презрительно усмехнулся мужчина. — Думаешь, я боюсь смерти? Я воин. Сама смерть бежит от меня в страхе!

— Принцесса Ксения была к тебе добра, — заметила девушка. — Она самый человечный и отзывчивый рабовладелец во всей империи. Ты решил, что, поскольку мы сестры, я тоже буду гладить тебя по шерстке? Нет. Целуй ноги своей новой владелицы. Теперь я над тобой повелительница!

Презрительная улыбка была ей молчаливым ответом. Впрочем, она и не ждала, что он сломается моментально. Настал черед кнута вместо пряника. Даже не кнута... То, что она ему уготовила, было пострашнее обычного оружия.

— Значит, ты не будешь добровольно говорить со мной?

— Катись в преисподнюю, одержимая шлюха!

Элика подошла поближе. Мужчина вздрогнул от ее нежного прикосновения. Принцесса склонилась к его щеке, запечатлев на ней ласковый, почти материнский поцелуй. Затем, переместив уста к его уху, так же ласково, с расстановкой произнесла свою главную угрозу.

— В боли есть что-то от наслаждения. В стойкости есть высшая форма власти и себялюбия. Но это не мои методы, милый. Сейчас я попрошу этих крепких самцов отыметь тебя. Если расслабишься... Больно не будет!

На какой-то миг серые глаза закованного пленника потемнели от ужаса, но он тут же сжал губы в плотную линию, возвращая взгляду прежнее высокомерие. Элика неспеша отошла к своему ложу, плеснула в кубок атлионского вина, медленно пригубила. Затем, не сводя взгляда с кассиопейца, мстительно кивнула двум рабам.

—Парни, он ваш. Овладейте им одновременно, а я посмотрю!