Королева

— Я рада, что стала леди Тракии. Кассиопея предала мое имя забвению, только потому, что мужи нашего клана не смогли защитить меня на поле битвы, и я оказалась в плену. Оправдывая свое бессилие, они бросили меня на произвол судьбы, заклеймив печатью бесчестия. Поэтому ничто теперь не связывает меня с моей родиной, − гордо ответила она на дипломатично корректное соболезнование Лаэртии.

Царь Искандер, правитель Озерии, привез в дар большие слитки солнечного металла. Мирная страна не предлагала своей военной помощи, но дала клятвенное обещание вызволить из рабства всех атланток, которые оказались купленными на рынках − то ли по незнанию, то ли из-за тяги независимого народа к экзотике. А кроме этого - не учинять никаких препятствий добровольцам, решившим присоединиться к армии Элики Непримиримой.

Император Спаркалии Фланигус сослался на тяжелую политическую обстановку в своей империи. Впрочем, приглашение на коронацию было всего лишь формальностью − он давно перестал быть желанным гостем в Атланте. Его дары будущей королеве как нельзя лучше подтверждали его отношение к империи гордых амазонок: отрезы шелкового атласа и обилие драгоценных украшений. Лаэртия сжала пухлые губы, скрывая ярость, Латима нейтрально высказалась об узколобости мужчины, чья непримиримая любовь едва не стоила ей жизни. Знал ли жестокий и себялюбивый император, что не угасающее чувство к прекрасной, но не менее жестокой и беспощадной атланке было взаимным? Скорее всего, нет. Латима жила с этим чувством долго, игнорируя приглашения на переговоры и иные провокации. Справедливая не могла ее осуждать за это, хоть и не всегда понимала мотивов таких поступков.

И лишь прибывшая прошлой ночью во дворец виновница торжества, скинув пыльные латы прямо на мрамор пола зала Совета Десяти под потрясенным взглядом дворцовой охраны и Антония, в чем мать родила, приблизилась к усыпанному побрякушками из золота и металла Фебуса столу, и, взвесив их на ладони, заливисто расхохоталась.

— О, да тут хватит на изготовление цепких, неуязвимых для стрел и копий доспехов для каждого воина нашей армии! Бесподобно! Аве Фланигус! Несущие смерть Кассиопее приветствуют тебя!

После чего, перебросившись парой слов с матерью и полководицей, приняла горячую ванну и уснула, не имея сил спуститься к гостям.

Утро следующего дня, знакового для Атланты, выдалось прохладным и дождливым. Словно сама природа оплакивала первую надвигающуюся войну под предводительством империи, известной своей тягой к дипломатическому регулированию любых споров. Элика впервые за долгие дни своего предвыборного путешествия выспалась и пребывала в прекрасном настроении. Косые атаки дождя рождали в ее душе чувство непонятного торжества − холодные, прозрачные, жалящие под порывами ветра, так похожие на те, что поливали Кассиопею животворительной влагой в тот момент, когда сомкнулся на ее шее рабский ошейник, и впервые из боли, страдания и унижения подняла голову жажда мести. Криво усмехнулась, выжидая своего часа, позволив своей создательнице наслаждаться в последствие иными радостями в руках раскаявшегося, но врага, под такими же поцелуями дождя. Все это было в прошлом. Скоро они снова встретятся, в пылу битвы, и все прошлые горести и радости уступят перед беспощадным кровопролитием, жаждой изголодавшейся мести и стремлением выжечь, вытравить из сердца и памяти ненавистный образ правителя презренной Кассиопеи.

Лучшие массажисты дворца под руководством Шиа растирали кожу принцессы ароматными маслами, мастера причесок заплетали блестящие черные волосы в причудливые косы. Элике также красиво подвели ее колдовские зеленые глаза, от чего они, казалось, полыхали загадочным огнем, нанесли сок ягод страсти на пухлые губы, прописали причудливый рисунок на предплечье правой руки − своеобразный амулет, дающий покровительство богов. Бесподобное платье, непостижимым образом сотканное из серебристых нитей, словно подсвеченное светом ночного Фебуса, оставляло открытыми плечи, облегало грудь, талию и бедра, расходилось густым длинным шлейфом, открывая красивые ноги. Длинное ожерелье из слез пустыни и браслеты, усыпанные такими же кристаллами, довершали образ.

Появление юной без четверти меры масла матриарх в тронном зале вызвало непередаваемый ажиотаж. Смесь восхищения, одобрения и даже эйфории. Элика плыла по мраморным плитам, гордо подняв голову, лучезарно улыбаясь каждому из гостей, находя для всех пару теплых слов.

Дождь обволакивал потоками стеклянный купол дворцовой залы, отчего пришлось зажечь факелы. Те самые, которые Эл довелось увидеть в тайной лаборатории, таинственная разработка ее отца. Она не собиралась скрывать свидетельство нереальной мощи империи под семью замками.