Подходя к дому и взбираясь по лестнице на четвертый этаж, Андрей все больше и больше мрачнел. Уже подняв руку, чтобы постучать в дверь, подумал о матери: хотя бы отругала, что ли. И то бы легче было. А то опять будет молчать и дуться.
Он не ошибся. Ирина Федоровна, открыв дверь, даже не взглянула на него. Молча разогрела борщ, молча подала на стол и ушла на кухню. Андрей несколько минут сидел, не дотрагиваясь до еды. Затем вздохнул, подошел к двери и хмуро произнес:
— Ну, а какие там нужны справки? В поликлинике-то?
Ирина Федоровна не обрадовалась, не повернула к нему головы.
— Я, Андрюша, тебя не заставляю, — сказала тихо. — Не хочешь идти — твоя воля.
Но от этого спокойного тона Андрей вспылил:
— Не хочешь, как хочешь! — Он зло передразнил мать и срывающимся голосом крикнул: — Да уж в интернате, конечно, не сладко будет, только все равно лучше, чем дома!
На мгновение он осекся, увидев, как побледнела Ирина Федоровна, но, сгоряча сам уже поверив в то, что говорит, убежденно повторил:
— Конечно, лучше, чем дома!
Что такое филателия?
Дни мелькали незаметно. Это удивляло Андрея: так долго тянется каждый день, что вроде и конца ему не будет, а не успел оглянуться — неделя прошла, вторая. Уже давно сданы в школу-интернат справки и документы, уже началась вторая половина августа.
Зубея с того памятного дня Андрей видел всего один раз. Именно видел — поговорить не удалось. Что это за разговор, если и минутки не постояли! А поговорить следовало. Напрасно не вызвался он проводить Зубея, когда тот сказал на прощание: «Ну, бывай. Спешу». Надо было проводить его. А то загадал такую загадку, что до сих пор Андрей пожимает плечами. Увидел его тогда Зубей и вместо «Здорово! Как живешь?» огорошил вопросом:
— Знаешь, что такое филателия?
Как же, Андрей слышал такое слово. Слышал… Только… Минуточку, что оно обозначает?..
— Это… — сказал он неуверенно, — где оркестр играет. Ну, концерты…
По тонкой, презрительно оттопырившейся губе Зубея понял: сморозил глупость.
— Нет, постой. Это, кажется, где продают марки…
— М-да, — задумчиво протянул Зубей. — А такие вещи, между прочим, полезно знать. Очень полезно… Ну, бывай. Спешу.
Эх, надо было проводить Зубея. А он растерялся тогда, не догадался этого сделать. А теперь вот ломай голову — зачем спрашивал о филателии? Да что толку — сколько ни гадай, сам, без Зубея, ничего не придумаешь. А к Зубею без дела лучше не соваться.
В конце концов Андрей рассудил: когда-нибудь все это выяснится, и почти перестал думать о загадочном вопросе Зубея. А пока, скучая и бездельничая, потихоньку убивал время: ходил в кино, на футбол, ездил купаться.
В квартире соседей
В общем, все-таки скучновато было. Самые закадычные дружки еще не возвратились, Евгении Константиновны тоже нет. Лежит где-нибудь на берегу моря, загорает и, конечно, не вспоминает о нем.
А он вспоминает. И часто. И не только вспоминает. Сегодня вот даже говорил, о ней. Слышала бы она в своей Ялте, как он расхваливал ее! Разговор этот был у него со старушкой — матерью инженера Роговина. Приехала бабушка совсем недавно. Андрей узнал об этом так. Вышел вчера на лестничную площадку и увидел: медная пластинка на соседней двери сияет золотом. Буквы «П. К. Роговин», обычно едва различимые на потускневшей меди, выделяются ярко, празднично.
А выглянул сегодня утром в окно — опять обрадовался. На листьях цветов капельки воды светятся; плетеное кресло, чисто вымытое, стоит как новенькое. А вскоре и старушку увидел. Она вышла на балкон и принялась колотить плетеной палкой по коврику. Кругленькая, румяная, проворная, старушка понравилась Андрею. Захотелось сказать ей что-нибудь приятное.
— Здравствуйте, бабушка! — без всяких дипломатических подходов выпалил он, чуть не по пояс высунувшись из окна.
— И тебе того же, касатик! — певучим голосом охотно отозвалась старушка и тут же предупредила с опаской: — А ты, касатик, поберегись. Чай, не курица — полетишь вниз, крыльями не замашешь.
— Ничего.
— «Ничего» и бычок говорил, как повели его на бойню. Ан и шкуру сняли.
— А вы, бабушка, уже приехали? — спросил Андрей, очень довольный, что старушка такая веселая, разговорчивая и совсем не похожа на музейную древность, как предсказывала Евгения Константиновна.
— Да как видишь, приехала. Это собраться тяжело, а приехать легче легкого. Сел в вагончик, да и нет больше твоей заботушки: покачивает да потряхивает, будто дите малое в люльке.
— А мне Евгения Константиновна говорила о вас! — не без гордости сообщил Андрей.
— Ай, удивилась старушка. — Так ты знаешь Евгению?
— Конечно! Мы всегда здороваемся, разговариваем. Я бываю у нее.
— Ай, ай! — снова удивилась старушка и отложила коврик в сторону, до того заинтересовалась словами Андрея. — А я вот не застала ее. На курорты уехала… А тебя, касатик, как звать-величать-то?.. Андреем, говоришь? Хорошее имя. А ты бы, Андреюшка, не зашел ко мне? Заодно бы и ковер с дивана помог на балкон вынести. Пыли в нем много. Выбить надо.
— Зачем выбивать, — заметил Андрей. — У Евгении Константиновны пылесос есть.