Вампир-колдун прикрыл глаза, прошептал заклинание и отпустил страницу. На мгновение она зависла, не поддаваясь даже ветру. Затем, с каждым словом заклинания, страница поплыла вперед, подчиняясь невидимой силе, пока не оказалась подвешенной на месте прямо в центре большого круга.
Тогда Чарльз почувствовал, как его словно окутывает магическое притяжение. Оно высасывало его дух, сущность того, чем он являлся. Он украл шесть жизней, забрал шесть раз их силу и души, привязывая к себе самым неестественным образом. Те, кто не владел магией, сочли бы воскрешение самым сложным из возможных заклинаний. Или, возможно, какой-то формой телекинеза, или даже телепортации.
Но ухватить нити судьбы полдюжины сильных личностей и завязать их в узел в своей руке оказалось намного, намного сложнее. Капелька пота выступила у него на лбу. Чарльз проигнорировал это, сосредоточив всю силу в центре круга и на странице, плавающей посередине.
Выдавил последние слова, прошипев их сквозь стиснутые зубы и удлинившиеся от боли клыки. Порывы ветра стали в разы сильнее. А затем вдруг все успокоилось, что-то внутри Чарльза щелкнуло, как замок, вставший на место.
Чарльз открыл глаза и обнаружил, что на него смотрят шесть пар светящихся глаз.
Устало вздохнул и оглядел существ. Акири не сводили с него глаз, все были мужского пола. Это хорошо. Все так, как он и предполагал, хотя от этого заклинание стало намного сложнее. Потребовались все имеющиеся силы. Дело в том, что женщины-акири слишком умны, слишком хитры. Он не мог рисковать, пристально наблюдая за ними, особенно теперь, когда на кону стояло так много.
Мужчины-акири были высокие и сильные, с темными волосами, как у них и принято, одеты во все черное с головы до ног, с покрасневшим от ярости ободком вокруг глаз.
Они не произнесли ни слова, лишь уставились на колдуна холодными, красивыми лицами и пылающими гневом глазами. Чарльз осознавал, что в этот момент они отдали бы все на свете за возможность разорвать его на куски. Мало что нравилось акири, при обычных обстоятельствах они охотно присягали на верность в обмен на простое право продолжать жить. Но не быть пойманными в ловушку заклинанием. Акири не могли жить связанными. Это разрушало их дух и вызывало гнев, как ничто другое. Для них это было разрушением их доверия и их природы.
Чарльзу придется поддерживать абсолютный контроль над полудюжиной «демонов», которые замерли перед ним, иначе он жестко за все поплатиться, намного хуже, чем окажись в плену короля вампиров.
Однако, к счастью, подобный контроль для него не проблема.
— У меня для вас есть ряд приказов, которым вы должны следовать, — произнес он спокойным голосом, выпуская силу и позволяя ветру разнести ее по кругу. — Как только выполните поставленные мной задачи, вы мне больше не понадобитесь. И я верну вас туда, откуда вы пришли.
Мужчины продолжали смотреть на него в полном ненависти молчании. Чарльз прижал правую руку к обложке книги, которую все еще держал в руках, и выпустил последнюю нить силы.
— Чтобы убедиться в вашем послушании, — тихо сказал он, прекрасно зная, что они все равно его услышат.
Взрыв красной энергии вырвался из книги и ударил в шеи всех шестерых мужчин. Они упали на колени, стиснув зубы от боли. Их руки потянулись к горлу, но было слишком поздно. Метка уже оказалась выжжена там, нацарапана на их плоти кроваво-красными магическими чернилами. Это непоправимо привязало их к колдуну, заставляя выполнять все приказы мгновенно, и если кто-нибудь из акири воспротивится, захочет атаковать, то они тем самым лишь уничтожат сами себя. Все было так просто.
* * * * *
— Три тысячи лет, — повторила Эви, позволяя словам слететь с языка. Как странно это звучит. Она не могла поверить в это. — Три тысячи лет, — продолжала бормотать, витая мыслями где-то далеко.
Как человек мог прожить три тысячи лет? Как им удавалось переходить от одного дня к другому и не сойти с ума окончательно? Всего за тридцать прожитых лет она видела столько смертей и печали, что боль, которую приходилось терпеть планете, часто вызывала у нее приступы паники.
Она читала статью о женщине в Судане, которая несколько недель не могла уснуть. Она все больше сворачивалась калачиком каждый раз, когда котенок или бродячая собака делали свои последние судорожные вдохи. Она ненавидела социальное неравенство в городах и болезни, свирепствующие среди детей, а ведь ей тогда было всего тридцать лет.
Роману жил три тысячелетия. То, что он, должно быть, видел за эти годы, поразило ее.
— Три тысячи… — На этот раз ее голос затих. Эви покачала головой, попыталась сглотнуть, но в горле буквально образовался комок. Ее глаза наполнились слезами, когда она попыталась осмыслить все. — Я не… Я не понимаю. — И это было правдой. Она просто не могла этого понять.
Так что ей пришлось отпустить это. По крайней мере, сейчас.
Они лишь могла ухватиться за то, что он оказался достаточно древним, чтобы быть свидетелем падения Римской империи… Но он только что признался ей в чем-то еще.