Король в жёлтом

Тут пудель зарычал на Байрама, и хозяйка тут же его легонько хлопнула.

– Вату![58] – воскликнула она, притворно сердясь на собаку. – Вату! Ах ты гадкий! Гадкий!

– Mais, madame, – сказал Гастингс улыбаясь, – il n'a pas l'air très féroce[59].

Пудель убежал, а хозяйка воскликнула:

– Ах, какая прелесть! Он спик франсэ как истинный парижанин!

Преподобному Байраму удалось вставить пару слов и собрать более или менее подробную информацию о ценах.

– Это действительно пансион серьё[60], у нас клиенты зе бест, действительно пансион семейный, все живут как дома.

Они поднялись наверх, чтобы осмотреть будущую комнату Гастингса, проверить пружины у кровати и договориться о еженедельной доплате за полотенца.

Отец Байрам казался удовлетворенным. Мадам Маро проводила гостей до дверей и позвала горничную, но когда Гастингс вышел на посыпанную гравием дорожку, его спутник и наставник на мгновение задержался и вперился в мадам своими слезящимися глазами.

– Вы понимаете, – сказал он, – это в высшей степени воспитанный юноша, его характер и нравы безупречны. Он молод и никогда не жил за границей, никогда не бывал в больших городах. Его родители просили меня как старого друга семьи, живущего в Париже, позаботиться о том, чтобы он не попал в дурную компанию. Он будет изучать живопись, но родители были категорически против, чтобы он поселился в Латинском квартале, зная о царящей там безнравственности.

Его прервал звук защелкиваемого замка, он поднял глаза, но не успел заметить, как за дверью гостиной горничная игриво хлопнула по руке большеголового молодого человека.

Мадам кашлянула, бросила убийственный взгляд за спину и просияла улыбкой, глядя на преподобного Байрама.

– Вам очень повезло, что вы пришли здесь. Вы не сыщете пансион солидно, иль нон экзистэпа[61], – убежденно заявила она.

Так как добавить больше было нечего, отец Байрам присоединился к Гастингсу у ворот.

– Надеюсь, – сказал он, поглядывая на монастырь, – что ты не вздумаешь связываться с иезуитами.

Гастингс тоже взглянул на монастырь – мимо серого фасада шла хорошенькая девушка. Ей навстречу шел какой-то молодой человек с этюдником. Энергично жестикулируя, он что-то сказал ей и крепко пожал руку. Они оба рассмеялись, и каждый пошел своей дорогой.

– До завтра, Валентина, – прокричал молодой человек на прощание.

«Валентина, – подумал Гастингс, – какое странное имя», – и двинулся за преподобным Джоэлом Байрамом, который шаркающей походкой направлялся к ближайшей трамвайной остановке.

II

– Вам нравится Париж, мсье Астан? – спросила мадам Маро на следующее утро, когда Гастингс вошел в столовую пансиона, разрумянившийся после купания в небольшой ванне наверху.

– Уверен, что понравится, – ответил он, удивляясь собственному упадочническому настроению.

Горничная подала ему кофе и булочки. Он скользнул рассеянным взглядом по большеголовому молодому человеку и скромно ответил на приветствия чопорных пожилых джентльменов. Кофе он не допил и задумчиво крошил булочку, не обращая внимания на сочувственные взгляды мадам Маро, которой хватило такта, чтобы его не беспокоить. Вскоре вернулась горничная, на подносе она несла две чашки шоколада. Чопорные пожилые джентльмены незаметно косились на ее тонкие лодыжки. Горничная поставила шоколад на столик у окна и улыбнулась Гастингсу. Затем в комнату вошла худенькая молодая девушка, за ней шла ее точная копия, только старше возрастом. Они заняли столик у окна. Обе явно были американками. Гастингс не рассчитывал на радушный прием соотечественников, но был разочарован тем, что на него даже не взглянули. Он покрутил нож в руках и уставился в свою тарелку.

Худенькая молодая девушка оживленно щебетала. Она прекрасно сознавала присуствие Гастингса и была готова благосклонно ответить на его внимание, но все же чувствовала свое превосходство над ним. Ведь она провела в Париже три недели, а он, как можно было заметить, еще не успел распаковать чемодан. Она благодушно препиралась с матерью, сравнивая достоинства Лувра и Бомарше. Участие матери в этом обсуждении сводилось к восклицаниям «Ах, Сюзи!»

Чопорные пожилые джентльмены в полном составе поднялись и покинули комнату. Внешне они сохраняли вежливуюмину, но внутренне были раздражены. Они терпеть не могли американцев, которые вечно заполняли комнату своей болтовней. Большеголовый молодой человек посмотрел им вслед, понимающе покашливая и бормоча: «Потешные стариканы».

– В них есть что-то порочное, мистер Блейден, – сказала девушка.

На это мистер Блейден улыбнулся и ответил:

– Что ж, их время все равно миновало, – таким тоном, который подразумевал, что «его время пришло».

– У них такие мешки под глазами, – воскликнула девушка. – Вообще позор для молодого джентльмена…

– Ах, Сюзи! – укоризненно сказала ее мать, и разговор прервался.

Через некоторое время мистер Блейден бросил на стол «Пети журналь», который ежедневно изучал за счет пансиона, и, повернувшись к Гастингсу, начал светскую беседу.

– Я вижу, вы американец…