Король в желтом

Это было уж слишком. Трент повернулся на каблуках и вошел в дом. Ощупью поднявшись по неосвещенной лестнице, он наконец добрался до своей площадки и нашел в темноте дверь. Из мастерской доносились голоса, веселый смех Уэста и тоненькое хихиканье Фэллоуби. Наконец он нащупал ручку и, толкнув ее, на мгновение замер, ослепленный светом.

– Ну привет, Джек! – воскликнул Уэст. – Ты неподражаем. Приглашаешь людей на ужин и заставляешь себя ждать. Фэллоуби уже хнычет от голода…

– Хватит, – перебил его Феллоуби. – Может, он вышел, чтобы добыть нам индейку.

– Да он удавиться хотел, видишь след от петли? – загоготал Герналек.

– Теперь понятно, где ты берешь деньги, – добавил Уэст. – Бои без правил…

Трент пожал всем руки и рассмеялся, глядя на бледное лицо Сильвии.

– Я не хотел опаздывать. Просто остановился на мосту посмотреть на бомбардировку. Ты очень волновалась, Сильвия?

Она жалко улыбнулась и что-то пробормотала, судорожно сжав его руку.

– Прошу к столу! – крикнул Фэллоуби, при этом издал радостный клич.

– Успокойся, – заметил ему Трент, – ты тут не хозяин.

Мари Герналек, которая болтала с Колетт, вскочила и взяла Торна под руку. Месье Герналек взял под руку Одиль. Трент с серьезным поклоном предложил руку Колетт. Уэст – Сильвии, а Фэллоуби в одиночестве топтался сзади.

– Сейчас трижды обойдем вокруг стола и будем петь Марсельезу, – сказала Сильвия. – Пусть мсье Фэллоуби стучит по столу и отбивает такт.

Фэллоуби заныл было, что лучше спеть после ужина, но его протест потонул в звенящем хоре: «Aux armes! Formez vos bataillons!»[46] Все дружно маршировали по комнате и распевали изо всех сил: «Marchons, marchons!»[47] Фэллоуби в это время не в такт колотил по столу, утешая себя надеждой, что физические упражнения полезны для аппетита. Черно-коричневый Геракл залез под кровать. Оттуда он тявкал и скулил, покуда Герналек не вытащил его и не посадил на колени Одиль.

– А теперь послушайте, – серьезно сказал Трент, когда все расселись. – Слушайте!

И он прочел меню:

«Горячее:
Говяжий суп по-парижски;
Сардины а-ля Пер-Лашез с белым вином;
Свежая говядина ассорти с красным вином;
Консервированная фасоль а-ля Шассе-пот;
Консервированный горошек Гравелот;
Картофель.
Закуски:
Холодная солонина а-ля Тье;
Тушеный чернослив а-ля Гарибальди.
Десерт:
Чернослив сушеный;
Белый хлеб;
Смородиновое желе;
Чай, кофе, ликеры.
Трубки и сигареты».

Фэллоуби отчаянно зааплодировал, и Сильвия подала суп.

– Разве это не восхитительно? – счастливо вздохнула Одиль.

Мари Герналек с восторгом потягивала суп.

– Не скажешь, что это конина. Очень похоже на говядину, – прошептала Колетт Уэсту.

Закончив, Фэллоуби принялся поглаживать подбородок и прожигать супницу взглядом.

– Добавки, старина? – осведомился Трент.

– Мсье Фэллоуби уже сыт, – объявила Сильвия. – Остатки супа приберегу для консьержки.

Фэллоуби сосредоточил внимание на рыбе. Сардины, только что с углей, имели большой успех. Пока остальные ели, Сильвия сбегала вниз и отнесла суп старой консьержке и ее мужу. А когда она, запыхавшаяся, раскрасневшаяся, скользнула на свой стул, счастливо улыбнувшись Тренту, тот встал. И за столом воцарилось молчание. Он бросил взгляд на Сильвию и подумал, что никогда еще не видел ее такой прекрасной.

– Вы все знаете, – начал он, – что сегодня моей жене исполняется девятнадцать лет…

Фэллоуби принялся с энтузиазмом раскачивать над головой свой бокал, приводя в шок Одиль и Колетт, своих соседок, а Торн, Уэст и Герналек трижды успели наполнить бокалы, прежде чем стихла буря аплодисментов, которые вызвал тост в честь Сильвии.

В честь именинницы трижды наполнились и осушились бокалы, и снова поднялся Трент:

– А теперь выпьем за республики-близнецы: Францию и Америку!

– За республики! За республики! – загудели все разом и выпили вино под крики: «Да здравствует Франция! Да здравствует любовь! Да здравствует нация!» Затем Трент, улыбнувшись Уэсту, произнес новый тост:

– За счастливую пару!

Сильвия наклонилась и поцеловала Колетт, а Трент поклонился Уэсту. Говядину съели в относительном спокойствии, и, когда отложили часть для стариков-консьержей, Трент воскликнул:

– Выпьем за Париж! Пусть город восстанет из руин и сокрушит захватчиков!

И вновь раздались радостные крики, заглушив на мгновение монотонный стон прусских пушек.

Наконец зажгли сигареты и трубки. Трент прислушался к болтовне, прерываемой всплесками женского смеха и тоненьким хихиканьем Фэллоуби, и сказал Уэсту: