Король в Нью-Йорке

— Чудесно. Значит, в десять жду. Спокойной ночи… — и после секундной паузы: —…если получится.

— Получится. Спокойной ночи.

Но спокойной она не получилась. Сон ни на одну секунду, как говорится, не смежил глаза Алексея Николаевича. Он ворочался с боку на бок, несколько раз вставал, пил воду, пытался читать, но ничего не помогало — сон не шел.

Одолевали мысли. Разные. Мелкие, мельчайшие, нелепые. Вроде того, что же в конце концов считается Средним, а что Ближним Востоком. Де Голль, например, говорил «Moyen Orient», — Средний Восток, а мы как? И так и сяк… Вспоминался чавкающий Громыко. Очевидно, одолеваемый официальными приемами и коктейлями, где, прижимая локти к бокам, надо меленько-меленько орудовать всякими там вилочками, в кругу своих он позволял себе несколько распускаться. Впрочем, это все же лучше, чем поминутно отрыгивающий пищу Цеденбал… Или Насер, съедающий целого петуха и особое наслаждение получающий от препарирования его головы…

Тьфу!.. Самодовольный, самовлюбленный хам с бычьей шеей, холеный жеребец. И вот выгораживай его! Фашист, бездарный полководец, роммелевский офицер, сгноивший в тюрьмах тысячи коммунистов, а ты кричи на весь мир — выдающийся прогрессивный деятель, непреклонный борец за свободу! Тьфу! Тьфу! Тьфу!

Именно здесь, дойдя до Насера, Алексей Николаевич вставал, пил воду, принимал недействующее снотворное, потом опять ложился и пытался считать до ста, что помогало немногим больше…

Лежал и смотрел в потолок — ровный, гладкий, без признаков карниза, — смотреть-то не на что. Потом, повернувшись на бок, разглядывал какую-то московскую стройку с кранами и высотными зданиями вдали — дешевенькую репродукцию в тоненькой раме. Пожалели денег на что-нибудь более приличное. Впрочем, это Алексей Николаевич одобрял, нечего зря деньги тратить…

На минуту забылся. Опять приснился Брежнев. Что за напасть. Потом Де Голль — долговязый, носатый, с дряблой шеей и красной лентой поперек вздувшегося книзу брюшка. Почему-то Де Голля Алексей Николаевич — он скрывал это от самого себя — невольно побаивался. Вернее, стеснялся, чувствовал себя перед ним как ученик перед строгим учителем, и все боялся сказать что-то невпопад, проявить в чем-то свою некомпетентность, недостаточную начитанность… Устроил, например, интимный ужин у себя в Елисейском дворце. Кругом старухи с открытыми гусиными шеями, а сам, попивая разбавленное водой вино, проявляет эрудицию. «Помните, как сказано у Буало?» или «Надо вам познакомиться с Марком Шагалом — старик очень мил» — и тут же преподнес альбом этого самого Шагала — какой-то бред с летающими людьми, козами, петухами.

Кстати, после разговора об израильской агрессии мог бы подарить какого-нибудь француза, а не старого еврея-эмигранта…

К утру, часикам к семи, Алексей Николаевич все же заснул. Но в восемь уже был на ногах — точно током ударило. Быстро умывшись, позвонил Громыко по внутреннему телефону.

— К началу заседания не поедем. Отправимся к часу, на выступление Атаси…

— Но Голдберг может посчитать…

— Ну и пусть считает. Поедем к часу. — Он сказал это достаточно резко, и Громыко согласился.

Потом вызвал секретаря и велел, чтоб через двадцать минут была машина.

— Нет, завтракать не буду. Стакан джусу и все… Кто из агентов сегодня ко мне приставлен?

— Бонди. Тот, что зажигалку вам подарил.

— Скажите ему, что до часу он свободен. Пусть ждет меня в ООН. Что? Никаких мотоциклистов. Я и водитель. Больше никого. Кто водитель?

— Сидоренко.

— Ладно. Через двадцать минут спускаюсь.

Всю дорогу до Нью-Йорка Алексей Николаевич обдумывал, как обмануть Сидоренко. Подъезд — 43.

— Куда двинем?

Алексей Николаевич посмотрел в блокнот:

— Так, значит… Тут написано: 109 Ист 91-я стрит, Нью-Йорк 28…

— Ясно. Манхэттен. Около Центрального парка и Пятой авеню. Не в Еврейский музей? Это как раз там.

— Нет, — мрачно ответил Алексей Николаевич и уставился в окно… Черт… Он все знает… Даже Еврейский музей. Ужасно кстати… Придется остановиться за два-три дома — тьфу, пропасть, а он ему точный адрес дал! Ну да ладно, остановится у 105-го и даст ему увольнительную на часок. Согласится ли? По морде видать — пройдоха.

Нет, не согласился.

— Я вас тут подожду, Алексей Николаевич, — улыбнувшись, сказал Сидоренко, когда они подъехали к 105-му номеру. — У меня есть что почитать. «Щит и меч». Не читали?

— Нет, не читал… А может, зайдешь все-таки перекусишь чего-нибудь?

— Спасибо. Я не голодный.

Алексей Николаевич с ненавистью посмотрел на приветливую, улыбающуюся физиономию Сидоренко и решительно направился к подъезду пятиэтажного, выложенного искусственным мрамором дома.

«Черт! Как теперь к этому 109-му пробраться? Задним ходом, что ли? Идиотство какое…»

К нему уже торопился навстречу красивый, широкогрудый швейцар в темно-синей, расшитой золотом фуражке. Шел и улыбался, гад… Если б не машина с красным флажком, может, и не узнал бы, а тут дипломатический номер, серп и молот, ежедневно в газетах фотографии…

Сидоренко, облокотившись на дверцу «зима», весело улыбался.