Король утопленников

Отсюда, из недавнего сна и квартирной темноты, ничего не рассмотришь: есть там что, в этой жаркой луже, или нету? Готов там муравьиный суп или просто варится вода? Вам очень не хочется проверять, делать эти два шага, убеждаться. Ноги приклеились под его взглядом. Утопленная кассета лежит на белом гладком дне. В три утра, у себя дома, вы стоите в дверном проеме, вдруг утратив все цели и желания, а ваш муж, сидя напротив, вежливо и безумно улыбается вам. И никаких мыслей не приходит, кроме: «давно пора бы обзавестись DVD».

Чтобы добавить обыденности, ты принялся чистить зубы, раскручивать тюбик и мазать щетку. Это означало, что через пять минут ляжешь спать. А точнее, будешь внимательно слушать, как безразлично чавкают часы в темноте, откусывая твое время.

Очарованный рекламой обеих паст, Акулов покупал два тюбика и по утрам выдавливал из каждого по гусенице на щетку, смешивая конкурентов во рту. Майкл советуется: можно ли это назвать издевкой над рекламой или все-таки над собой?

Выплюнув зеленое облачко пасты в раковину, ты поднял голову. Зеркало запотело и под влажным туманом на гладкой хладной ртути в самых общих угадывался твой или чей угодно облик.

На секунду показалось, что там неизвестное, интересное, совсем другое прячется лицо. Не паспортное. Не став проверять, хотел повернуться и выйти, но в дверях еще стояла жена. Ты видел и ее радужный призрак в зеркале.

Часто ее голова представляется тебе машинкой для скручивания афоризмов, быстро забываемых твоей ленивой памятью:

«Люди не разочаровываются лишь в дешевой рабочей силе», — говорит она, если ты меняешь к кому-то отношение, например, к ней.

«Там, где не хватает денег, возникают чувства», — если кто-то во что-нибудь влюблен.

«Нарциссизм плюс самоирония — вот коктейль, разрешающий мужчинам все», — о чудачествах знакомых.

«У всех есть религиозные предрассудки, но ни у кого нет религиозной веры», — о массовости христианских праздников.

«Стадии мужского успеха: может позволить себе красивую, может позволить себе некрасивую и никто не подумает, что он ничего лучше не нашел, может позволить себе вообще обойтись без, и никто не подумает, что не хватило», — листая светскую хронику.

Почему все же ты не показываешь ей пятна? Не хочешь, чтобы снесла тебе новый афоризм? Про вареных муравьев, впрочем, она промолчала. А ты, почистив рот, заставил себя признать пятно в зеркале законным отражением и надеялся, что, возможно, но не скоро, будет лето, а летом ты ездишь на неважно чью дачу в Бровкино. И как только почистил зубы, сразу же захотел чего- нибудь съесть.

В сливово-синем небе, у обернутого решетом фонаря веранды в Бровкино тогдашним летом неслышно плясали трепетные нетопыри. Как вырванные у кого-то сердца. И было что-то от «говорящих» рук немого в их тихом ночном мышином смятении. Озерная вода, оставшаяся в ушах, тепло щекотала слух.

Тем летом вы только познакомились и часто вместе купались. Тебе нравились ее первые афоризмы, и ты над ними смеялся, не зная, что выгоднее: соглашаться или нет.

Ты чувствовал, как, расточая страсть, обнажаешь внутри прыткой человечьей ртути то зияющее сияющее несуществующее бесценное золото, на которое позволяется обменять, приобрести что угодно из ощущаемых вещей. Подражающий расточителю — ростовщик и процентщик, копирующий страсть — фальшивомонетчик. У них танец ртути, в котором ничего иного никогда не рассмотришь, даже если об этом ином предупрежден и осведомлен.

Любовь? Да, пожалуй, ты испытываешь к ней любовь, когда очень устаешь.

Секс? Чтобы заниматься этим, тебе нужно испытывать к ней одновременно доверие и агрессию. Но теперь эти чувства распались и приходят по отдельности. Или доверие, но никакой агрессии, желания броситься. Или желание сделать больно есть, но доверия никакого, и тогда вместо секса получается скандал.

«Ты любишь естественные чувства в неестественных условиях», — сворачивает она очередной афоризм о твоих любимых порносценах.

У людей наступающего «секс будет вместо войны, туда уйдет вся экспансия», — обещал Акулов или просто прочел такое у каких-нибудь хиппи и повторил.

Когда его задерживали при попытке поджога памятника, он «устроил позорный душ», то есть сильно обрызгал мочой полицейских. Но поливал их, ничего не доставая из расстегнутой и раздвинутой ширинки, чтобы не оказаться обвиненным в развратных действиях.

В полицейском участке его охватывала глоссолалия. Задержанный внезапно переходил на неизвестный, а точнее, несуществующий язык и весьма убедительно говорил на нем, нельзя понять только — что? Факт такой одержимости приходилось фиксировать в протоколе. Дознаватели не сразу, но выясняли, что к русскому акуловская речь имеет такое же далекое отношение, как и к английскому.