Король утопленников

«Вот перед нами, — говорят в трибунале, — ни в чем таком вроде бы не виновный гражданин. Он никого не душил, не казнил, не мучил, а наоборот, отличался высоким образованием, вежливостью, незлобивостью, деньги тратил на искусство и путешествия. Один только за гражданином грех, он жил за счет чужого труда, то есть был, как и все в его роду, совладельцем того и сего и потому мог особенно не работать, а если и работать, то по собственной прихоти, в любом случае — источником его денег был чужой труд. И потому мы этого не очень виноватого человека накажем, конечно. За всех тех, кто создавал для него прибыль, за их идиотскую мучительную работу, за их несостоявшуюся жизнь мы с гражданином рассчитаемся. Но ведь и его предки до бог знает какого колена жили также за счет других. И никто из них не понес за это наказания. Получается, что в истории веками царила безнаказанность одних, живущих за счет других. Если кто и гиб на дуэли, то это здесь ни при чем. Сегодня мы изменим такое положение дел и наполним историю смыслом. Мы казним стоящего перед нами неплохого в общем-то человека много раз, за каждого его избежавшего расправы предка. Точнее, мы сделаем нашу казнь многосерийной. Скорее всего, к концу наказываемый сойдет с ума от того, что справедливость оказалась настолько связанной с болью, невыносимой и долгой. Но нам не нужна нормальность и здоровье этого гражданина. И то и другое украдено его семьей у других, и должно быть изъято. Нам нужна история, полная смысла, то есть такая, в которой использование чужих жизней не прощается и боль приходит по адресу даже через тысячу лет, тысячекратно выросшая из-за столь длительного откладывания исполнения приговора. Обсудим теперь детали наказания. Оно потребует от нас старательности и мастерства.

В библиотеке обсуждаемого гражданина я обнаружил старую китайскую книгу, которая может нам помочь. Вряд ли кто-то из нас сможет ее прочесть, но в этом нет необходимости, картинки говорят обо всем, взгляните».

И все зашуршали полупрозрачными листами, прикрывавшими подробные китайские картинки. 6

Как мы с тобой попали на «Острую дыню»? По приглашению.

Я вел тогда рубрику «Некоторый смысл» в одной стремящейся к запрету газете. Обращал внимание читателей на возможную, но так и не использованную революционную сторону любых предметов — зефирных пирожных, легковых автомобилей, зажигалок, рекламных щитов. Старался быть достойным тех, кто мне нравится. Многие из них пели о возможности коммунизма. Я пою о невозможности коммунизма. Я предан той же идее, но с другой, что ли, стороны. Моих авторитетов интересовало, как, почему и где ожидается мировая революция. Меня интересует только, почему, где и как она не происходит. Отсутствие необходимых событий вдохновляет меня и делает верным им. В любом покрое одежды, голосе мотора, взаимоисключающем сочетании реклам, в каждом жесте, звуке, пятне, запахе найти знак необходимого невозможного.

Этого внятно не объяснишь. Не объяснишь, как однажды, выйдя из театра, следуя по сверкающей Тверской, я вдруг поймал радио «Бемба», партизанский барабан, посланный из Сьерра-Маэстры задолго до моего рождения. Так я узнал разницу между спасителем и создателем, почувствовал гвозди в своем мясе и пули, с хищным любопытством входящие в чужой череп существа одного со мной вида. И от этого захотелось упасть в снежную столичную грязь, но я никуда не упал. Я пошел дальше уверенными, счастливыми шагами к безумной и давно отмененной цели, навсегда теперь убежденный в нескольких, возмутительно примитивных, идеях. Пошел рядом со своей спутницей, улыбаясь ей, потому что ни она и никто другой никогда не почувствуют этой моей личной связи со всеобщим. Ты не была свидетельницей этого, хоть ты и была рядом.

— Научись разговаривать притчами, чтобы сказать хоть что-то, раз уж нельзя объяснить эту связь, — подсказываешь ты в своей машине, такой темной снаружи и такой бежевой, светлой, кожаной внутри.

В мутных кадрах хроники хунвейбины заставляют уличных рикш садиться в свои каталки, а клиентов, пришедших на остановку, принуждают возить по городу самих рикш. Но вчерашние рикши не знают, какой назвать адрес, и перепуганные пассажиры под веселую речевку возят рикш по кругу. В центре круга большой черно-белый костер. Так, под молодецкое улюлюканье подростков с красными повязками, свободная езда по конкретному адресу превратилась в принудительную прогулку. 7

— Ты не пробовал писать сказки для детей и подростков, ну, например, про мышей? — предлагаешь ты, желая найти мне место, хотя у каждого из нас уже есть место в этом воющем вагоне метро, — или комиксы сочинять, знаешь, если бы там были мыши вместо людей, это имело бы больший успех.

Ты не привыкла к метро, для тебя оно — этнография. По вагону влачится нищий, и сразу кажется, что мы никуда не едем, а сидим все вместе в тюрьме.