Но была альтернатива. Мост в вольном городе Римаген. Мост, перекрывающий такую водную ширь — чудо, которое я решил увидеть собственными глазами, это куда интереснее, чем чуть выше по течению торговаться с владельцем ветхого парома.
Мы направились к Римагену через холмы Кентроу, опутанные узкими долинами, густо усыпанными камнями, где лошадям ничего не стоило переломать себе ноги. Скука, сопутствующая длительным путешествиям, никогда не беспокоила меня, даже когда приходилось преодолевать милю за милей в поисках лихого развлечения или добычи, а часто того и другого. Но после Тара молчание оказалось для меня тяжелым испытанием. Мысли мои плутали по каким-то мрачным катакомбам. Я не знал, какая существует связь между Катрин, моим исчезнувшим кинжалом и мертвым ребенком, но я должен был восстановить эту связь четко, со всеми подробностями. Я знал, где кроется ответ, но ловил себя на мысли, что не хочу его находить. Не хочу открывать шкатулку.
Мудрость брата Мейкэла заключается в том, что он знает, что он глуп, и потому позволяет собою управлять. Глупость всех остальных состоит в том, что мы не ведем себя подобно брату Мейкэлу.
15
ЧЕТЫРЬМЯ ГОДАМИ РАНЕЕ
Когда мы ночевали в одной из теснин Кентроу, Гогу приснился дурной сон. Дурной настолько, что мы, не разбирая дороги, бросились спасаться бегством, путаясь в наших тлеющих одеялах, лавируя между потоками и брызгами огня, бушевавшего вокруг. Пока мы в темноте ловили лошадей, спотыкаясь о камни и натыкаясь на кусты, в глубине долины сияло ярко-красное зарево.
— Вернемся туда, и этот маленький монстр поджарит нас заживо, — сказал Райк; в свете зарева его лицо приобрело демонические черты.
— Раньше он никогда так не воспламенялся, — заметил Грумлоу, рядом с Райком выглядевший лилипутом.
Впереди, за чертой огня, к которой нам не хотелось подходить, к которой мы не
Вернулся юный Сим, он вел моего Брейта и своего коня.
— Зимой такой костер был бы очень кстати. — Он кивнул в сторону зарева, пожал плечами и повел лошадей дальше. Он умел с ними обращаться. Когда-то он служил помощником конюха, а в юном возрасте проводил время в борделе, и не столько тратил там деньги, сколько зарабатывал.
Мы разбили новый лагерь и ждали, когда можно будет посмотреть, что осталось от нашего старого.
Едва забрезжил рассвет, мы с Горготом отправились туда. Камни, остывая, потрескивали и жгли даже через подошвы сапог. Мейкэл увязался за нами, похоже, ему нравился левкрот.
Мы нашли Гога мирно спящим на земле, выжженной до черноты. У меня в руках был единственный оставшийся фонарь, и я поднес его к лицу мальчика. Вначале он крепко зажмурился, а потом перевернулся на другой бок.
— Прости, что беспокою, — хмыкнул я и сел, но тут же вскочил, обжегши задницу.
— Он меняется, — сказал Горгот.
Я тоже это заметил. Красно-черные крапины на его коже приобрели ало-серые оттенки и стали больше похожи на всполохи пламени, будто огонь спрятался внутри и замер. Горгот остался спать с Гогом на пепелище, а мы спали в новом лагере. Утром левкроты к нам присоединились, и Гог бежал к костру, на котором готовился завтрак, так, словно огонь был для него в диковинку. Не успел он приблизиться к костру, как пламя вспыхнуло ярче, а вода в котелках у Роу, которую он только что набрал из ручья, начала кипеть.
— Ты разве не видишь их? — спросил Гог. Горгот поспешно оттащил его от костра и подальше от лагеря.
— Нет, — ответил я, следуя за ними. — И тебе лучше «их» не видеть. Очень скоро мы встретимся с человеком, который знает о таких вещах все. А до той поры… не воспламеняйся.
Я сидел вместе с ними на каменистом склоне. Мы играли в «камни-палочки». Казалось, если тебе восемь лет, ты легко можешь стряхнуть с себя любые впечатления и эмоции, по крайней мере, на короткий срок. Гог смеялся, когда выигрывал, и улыбался, когда проигрывал. Я всегда вступал в игру только ради победы, но реакция Гога меня не раздражала. Когда амбиции вцепляются в тебя своими острыми клыками, трудно просто наслаждаться жизнью.
— Хороший мальчик, — Мейкэл протянул Гогу собранные им палочки — маленькие в его грубой руке. — И плохие сны.
При этих словах я нахмурился. Горгот заворчал.
— Мы все большие засони, — сказал я. — Все могло очень плохо кончиться. — Я вспомнил ощущение жара, запах гари и мои натужные попытки вырваться из плена собственного ночного кошмара.
Мы с Горготом нашли объяснение одновременно, но он заговорил первым:
— Сейджес.
Я медленно кивнул; только сейчас я начал осознавать, насколько был глуп. Коддин прав: многие будут стремиться завладеть таким оружием, как Гог. На сей момент Повелитель снов уже дважды насылал на меня сны, но не смог меня убить, и решил действовать через сны Гога.