Король снов

Мандралиска торопливо приносит растопку, сваленную возле черного хода. Его отец и брат, все так же стоя в верхней одежде посреди комнаты, протягивают руки к теплу зарождающегося огонька. Они резкими злыми голосами говорят о своей поездке. Да, предприятие провалилось, агенты другого виноторговца оказались слишком ловкими для Кеккидиса, дешевая покупка с распродажи не удалась, вся поездка оказалась напрасной тратой времени и денег. Мандралиска опускает голову и продолжает заниматься своими делами, не задавая никаких вопросов Он знает, что нет ничего хуже, чем привлечь к себе внимание отца, когда тот находится в таком настроений Лучше всего держаться от него подальше, прятаться в тени, позволить ему срывать гнев на горшках, кастрюлях и табуретах, а не на младшем сыне

Но все равно это случается Кеккидису кажется, что Мандралиска слишком медленно что-то делает, и он приходит в еще большую ярость Он рычит, злобно ругается, вдруг замечает дубинку Мандралиски, стоящую у стены неподалеку от него, хватает ее, резко и больно толкает мальчика концом дубинки в живот.

Это невыносимо. Не столько боль, хотя он никак не может перевести дух после удара, сколько то, что отец сделал это его дубинкой Кеккидис не имеет никакого права вообще прикасаться к ней, не говоря уже о том, чтобы пускать ее в ход против него Дубинка принадлежит ему. Его единственная собственность. Купленная на его собственные деньги, вырезанная его собственными руками.

Не тратя времени на размышления, Мандралиска отскакивает в сторону, пока Кеккидис поднимает руку, чтобы еще раз ткнуть сына, а затем быстро как молния, кидается вперед, хватает дубинку рукой и тянет к себе, пытаясь вырвать из руки отца.

Это ужасная ошибка. Он понимает это, как только начинает движение, но уже не может остановиться. Кеккидис глядит на него, выпучив от изумления глаза, и бормочет что-то нечленораздельное, взбешенный столь дерзким бунтом Он выворачивает дубинку из руки Мандралиски — худое запястье мальчика не может противостоять злой и жестокой силе Берет дубинку за оба конца, усмехается, легко ломает ее о колено и, еще раз усмехнувшись, поднимает обломки, показывая их мальчику, а затем небрежно швыряет их в огонь. Все это занимает лишь несколько мгновений.

— Нет, — чуть слышно молит Мандралиска, еще не веря случившемуся. — Не надо Нет… Пожалуйста…

Его годовые сбережения. Его хорошенькая дубинка.

Спустя тридцать пять лет за тысячу примерно миль к северо-востоку от тех мест человек, называющий себя графом Мандралиской Зимроэльским, сидит в маленькой круглой комнате с куполообразной крышей и оштукатуренными ярко-оранжевой глиной стенами в доме на горном хребте, с которого открывается вид на Долину плетей, охраняющую выход в пустыню. На голове у него надет шлем из металлической сетки, изящной, как кружево, лежащие на столе руки стиснуты, как будто он держит в каждом кулаке по обломку сломанной дубинки.

Он видит перед собой лицо отца. Торжествующая мстительная усмешка. Обломки дубинки, издевательски поднятые вверх… потом летящие в огонь…

Ищущее сознание Мандралиски взлетает… устремляется наружу… Он помнит… он ненавидит…

Не надо… Нет… Пожалуйста…

Теотас, несмотря ни на что, снова побежден сном. Он ничего не может с этим поделать. Его дух боится спать, но тело настойчиво требует отдыха. Каждую ночь он сражается с этим непреодолимым желанием, но отступает, проигрывает. И сейчас он боролся почти всю ночь, но все же уснул. И опять видит сны.

Пустыня, не имеющая аналогов в реальном мире. Словно знойные миражи над раскаленными камнями, здесь проплывают галлюцинации Он слышит стоны и отрывочные рыдания и еще какой-то сухой шелестящий звук, который мог бы издавать хор огромных черных жуков. Горячий ветер пропитан пылью. Рассвет сверкает ослепительным чистым светом. Камни вокруг — это ярко светящиеся сгустки чистой энергии; их алые разнообразные вибрирующие поверхности покрыты непрерывно изменяющимися узорами. С одной стороны каждой каменной массы он видит кружащиеся в причудливом хороводе золотые огни. На противоположной стороне нескончаемо возникают и взлетают в воздух бледно-голубоватые шары. Все мерцает. Все сияет изнутри. Это было бы удивительно красиво, если бы не выглядело столь устрашающе…

А сам он оказался превращенным в нечто отвратительное. Его руки обратились в молотки. Пальцы ног — в острые загнутые когти. На коленях появились безбровые глаза. Язык стал тряпичным. Слюна — стеклянной. Кровь превратилась в желчь, а желчь — в кровь. Всем его существом овладело сознание неизбежной кары.

Создания, напоминающие клетки из длинных серых хрящей, издают унылые ухающие звуки. Каким-то образом он понимает их значение: эти существа выражают свое презрение к нему, они высмеивают его бесчисленные недостатки. Он хочет крикнуть, но из его горла не вырывается ни звука. И бежать от происходящего он тоже не в состоянии. Он парализован.

«Фи-о-рин-да… »

Невероятным усилием он заставляет себя произнести вслух ее имя. Сможет ли она услышать его? Приедет ли, чтобы его спасти?

«Фи-о-рин-да… »