Король пиратов

И все же я ничуть не сомневаюсь, что Вульфгар покорит зиму Долины Ледяного Ветра. Я не сомневаюсь, что по возвращении в клан его будут ожидать друзья и семья. Я не сомневаюсь, что в один из дней Вульфгар снова займет место вождя племени, а если в Долину вторгнется грозный противник, он первым бросится в бой, а идущие за ним соплеменники будут прославлять сына Беарнегара.

Легенда его жизни еще не слишком ясна, но она еще не дописана.

Итак, один из моих друзей сражается против лица и армии пиратов и магов, а второй борется со своими собственными демонами и черпает решимость в единоличной борьбе за существование. Именно в этом, как мне кажется, и заключается самое разительное отличие выбранных ими путей. Дюдермонт полностью соответствует своему времени и месту и с этого крепкого фундамента шагает к еще более грандиозным свершениям. Кроме того, он уверен в самом себе. Он знает, где искать утешения и радости, он знает своих: врагов, как внешних, так и внутренних. Он знает пределы своих возможностей и поэтому ищет союзников, которые помогли бы их преодолеть. По своему духу он тот, кем стремится стать Вульфгар, потому что, только познав и приняв самого себя, человек способен воздействовать на окружающий мир.

Я заглянул в глаза Вульфгара, в глаза сына Беарнегара, в глаза сына Долины Ледяного Ветра.

И я больше не боюсь за него — ни за его тело, ни за его душу.

И как ни странно, несмотря на то что Вульфгар стремится достичь душевного состояния Дюдермонта, судьба капитана внушает мне опасения. Он движется уверенно и отважно, но в Мензоберранзане есть пословица: «Noet z'hin lit'avinsin».

«Обреченный шагает шире всех».

— Дзирт До'Урден

Глава 26 Долгая зимняя ночь Лускана

Человек шел по маленькой улочке, беспокойно поглядывая то вправо, то влево. Он знал, что осторожность не помешает, потому что вскоре надеялся получить груз, который в эту жестокую зиму в Лускане ценился дороже многих сокровищ.

Он подошел к определенному участку ничем не примечательной стены и постучал условным кодом: три коротких удара, пауза, потом два коротких и один сильный.

Доски стены разошлись, открыв тщательно замаскированное окошко.

— Ну? — раздался изнутри ворчливый мужской голос. — Чего тебе?

— Семь, — ответил мужчина и протянул листок, отмеченный знаком Корабля Ретнора, добавив к нему семь маленьких клочков бумаги вроде тех, что используются за игорными столами в порту, заменяя золотые или серебряные монеты. На каждом клочке тоже имелся символ Корабля Ретнора.

— Семь, говоришь? — проворчал старик. — Но я тебя знаю, Фееркул Одуун, и знаю, что у тебя нет ни жены, ни детей, ни братьев, только одна сестра. А это значит, что вас двое, если я еще способен считать.

— Семь пайков, — настаивал Фееркул.

— А пять из них ты купил, украл или вытащил из кармана лича?

— Если бы и купил, что в этом такого? — огрызнулся Фееркул. — Я ничего не краду у своих собратьев по Кораблю Ретнора и не убиваю ради этих марок!

— Так ты признаешься, что купил их?

Фееркул покачал головой.

— Кенсидан не потерпит здесь никакого черного рынка. Это я говорю тебе ради твоего же собственного блага.

— Я предложил принести пять пайков для других, — объяснил Фееркул. — Два — для меня и моей сестры, а пять — для семьи Дарвуса, где не осталось ни одного мужчины, ни достаточно взрослых детей, чтобы доверить им доставку.