Король пятой башни

— Через несколько лет работы в обычном реакторе почти весь уран-235 распадается. Но основная-то часть урана при этом так и остаётся не распавшимся стабильным ураном-238.

Иван кивнул:

— А потом получившуюся радиоактивную хрень из реактора вынимают и закапывают поглубже, чтобы она никого радиацией не убила.

— А в этой «хрени» ещё девяносто семь процентов урана! И если этот уран поместить в современный реактор на быстрых нейтронах, типа того, который мы планируем поставить тут, у себя, то, под воздействием облучения, от происходящих рядом реакций распада, уран-238 тоже станет распадаться. В результате такого распада получится радиоактивный плутоний, который тоже запустит цепную реакцию, от которой распадётся ещё какая-то часть урана-238 и так далее, много лет, пока не распадётся весь уран! Весь, а не три процента, как раньше. То, что в прошлом веке было самым опасным мусором, сейчас — самое выгодное топливо для современных российских реакторов. А здесь, — Зинкевич постучал пальцем по папочке, — документация об одном из мест, куда это топливо захоранивалось военными в шестидесятые и семидесятые годы.

— Так, — король кивнул. — А почему это топливо, раз оно теперь такое полезное и ценное, до сих пор никто не раскопал и не применил? Я слышал уран всё время дорожает. А тут военное имущество. Это же собственность государства? Наверняка там был строгий учёт. Как вообще можно было потерять двести тонн такого дорогого и опасного…

— Опасность там не велика. Все ТВС-ы запаяны в герметичные контейнеры и затоплены на дне моря. Но близко от берега, в одной из бухточек нашего, Северного острова, на берегу Карского моря. ТВСы там постепенно остывают, отдавая лишнее тепло в Ледовитый океан. Наверное, они уже совершенно остыли и почти не фонят. А то, что государство эту свалку потеряло… Судя по бумагам, первые ТВСы от подлодок захоранивали тут ещё в конце шестидесятых. Это была секретная работа очень небольшого числа военных. В семидесятые захоронение отработанных ТВСов продолжилось. Но в семьдесят пятом году прошлого века все ядерные державы подписали договор, запрещающий загрязнять мировой океан радиоактивными отходами. С этого момента отработанные ТВСы надо было везти и захоранивать уже где-то на суше. А эти наши ребятки, — министр похлопал по папке, — ещё несколько лет продолжали сбрасывать в бухту контейнеры с отработанным топливом. То ли кто-то из флотского начальства вовремя не отдал приказ прекратить захоронения, то ли в первые годы чисто технически не было возможности захоранивать ТВСы по новым правилам. А в результате что?

— Что?

— Международный скандал, если это всё откроется. А если флотское начальство получило приказ от властей, но не выполнило его, то…

— Ясно. Кто-то из советского начальства или из флотского облажался, и чтобы прикрыть свой зад, решил всё скрыть. А тех моряков, кто это всё захоранивал? Их что же всех убили? Или сгноили в тюрьме?

— Что за бред? Зачем это? В семидесятые годы нравы в советах были уже более мягкими. И с секретностью всё было в порядке. Все причастные к подобным работам либо не знали, что везут, либо давали подписку о неразглашении. Вся эта деятельность была совершенно официально засекречена. Рядовые исполнители получали приказ и просто делали свою работу. Думаю, чтобы прикрыть обмишурившегося начальника пришлось всего лишь изьять какие-то документы из флотских архивов и договориться с парой морских офицеров которые были в курсе, что там куда везлось и зачем топилось в бухте.

— А сейчас кто-то из этих офицеров решил продать папочку?

— Скорее, кто-то из изымавших эти секретные документы, — поправил министр.

— Ясно. И чё нам теперь с этим делать? Точное место захоронения там указано? Это, надеюсь, не рядом со Светлогорском?

— Это на другой стороне острова, на берегу Карского моря. Но точного места в этих бумагах нет. Указан только квадрат и краткое описание бухты.

— Получается,золото дядя Слава платил не только за эту папочку, но и за за то, что ему покажут точное место.

— Золото? — поднял брови Зинкевич.

— Это предположение, с чужих слов, — поднял ладонь король. — На самом деле, неизвестно, что он там должен был заплатить и кому. Но, похоже, именно ради этого он и полетел на встречу, с которой потом не вернулся.

— Вот, значит, как, — Зинкевич скорбно покивал.

— И что нам теперь с этим делать?

— Если ты прикажешь прямо сейчас выделить мне флаер, то я попробую найти точное место захоронения.

— Счётчиком гейгера будешь все бухточки проверять?

— Не только… Нужен один флаер с пилотом. На день. Может, на два.

— Хорошо. А как его тебе… выделить?

— Просто позвони и вели Семёнычу. Он распорядится.

***

— Сиди, балда. Сиди. Это Ваня пришел. Ну… — Сарданапал вырвался из под руки Ланы, со стуком спрыгнул на пол и шмыгнул под диван. — Ну вот, — она развел руками, в одной из которых была расчёска с застрявшими меж зубцов клочками рыжего пуха. — Только уговорила его причесаться… И откуда у него колтуны? У нас же дома ни репьёв, ни веток.

— От повышенной лохматости, — улыбнулся Иван и плюхнулся на диванчик.