Король Парижа

   — Это вопрос порядочности, — объявил коммерческий директор, — и в качестве такового его решение я оставляю на усмотрение вашего чувства чести.

   — Полноте! — вскричал Дюма. — Можете вы мне объяснить, в чём именно человек проявляет непорядочность, продавая свою статью тому, кто дороже платит?

   — Если вы так полагаете, сударь, то мне больше сказать вам нечего.

И коммерческий директор резко задвинул выдвижной ящик-кассу.

Разъярённый Дюма, сорвав с вешалки шляпу, надел её, схватил трость и вышел на лестницу. На лестничной площадке его догнал коммерческий директор.

   — Господин Дюма!

   — Ну что ещё?

   — Вы же понимаете, что по нынешним временам выпускать газету — дело дорогостоящее; нам надо уплатить за наем помещения и бумагу, расплатиться с печатником...

   — Понимаю.

   — Я просто напоминаю вам, что вы должны дать мне немного из тех денег, что принесёт вам продажа вашей статьи.

   — Непременно...

Дюма в самом деле принёс деньги. Но вскоре ему надоело писать для других изданий ради того, чтобы поддерживать жизнь собственного; тем более, последнее издание, где больше не появлялись его вещи, публиковавшиеся в других, читатели, жадные до текстов Дюма, покупать перестали.

С этой жестокой дилеммой сталкивались все создаваемые Дюма издания, попадая в порочный круг.

Посол Соединённых Штатов во Франции Джон Биджелоу, который слышал об этом, приписал неспособность Дюма считать деньги той африканской крови, что текла в жилах писателя. После смерти Дюма он писал по этому поводу: «Присущее африканцам отсутствие логики и мысли делает всех их, за редкими исключениями, неспособными определять размер, время, расстояние или до конца понимать правила арифметики... Дюма, начиная размышлять, путался, и нить его мыслей безвозвратно рвалась...».

Биджелоу написал эти слова, хотя он едва знал Дюма, лишь однажды позавтракав вместе с ним. В то время Наполеон III уже посадил свою марионетку Максимилиана Австрийского[49] на мексиканский трон и задумывал создать обширную американскую империю, простирающуюся от Амазонки до Миссисипи и основанную на рабстве негров. Вдохновитель сего проекта был Гранье де Касаньяк, личный враг Дюма. Дюма решил, что настало время отправиться в Америку и написать книгу по этому вопросу, которая изменит позицию Франции и сделает её сторонницей отмены рабства. На эту поездку Дюма денег не просил, он очень хотел, чтобы его пригласили; поэтому он и устроил Биджелоу завтрак на вилле Сен-Грасьен, которую недавно снял.

Узнав о намерении Дюма, посол улыбнулся.

Дюма заметил это и спросил:

   — Вы, конечно, полагаете, что нескольких недель не хватит, чтобы совершить это путешествие и написать книгу?

   — Алексис де Токвиль потратил четыре года на то, чтобы написать свой большой труд об американской демократии, — ответил Биджелоу.

   — Но я не хочу изучать американскую демократию, — возразил Дюма. — Я принимаю её. Я лишь желаю нанести удар в пользу нашего дела. Я не принадлежу к тем медлительным писателям, чей ум движется со скоростью ледника. Я пишу совершенно естественно и много.

   — И вы никогда не правите написанного?

   — Никогда, — ответил Дюма, — хотя иногда и рву. Однажды на репетиции моей пьесы я всё остановил. Директор театра спросил, почему я это сделал... «Позовите пожарного, — сказал я ему, — и сами узнаете». Когда пожарный пришёл, я его спросил: «Почему вы ушли с третьего акта, хотя я видел вас у меня за спиной в течение первых двух?» — «Я вспомнил, что должен кое-что сделать». — «Почему же вы не вспомнили об этом раньше?» — «Меня слишком заинтересовала пьеса», — ответил пожарный. После его слов я разорвал третий акт и написал заново.

Казалось, это не произвело на Биджелоу особого впечатления. Тем более что в комнату вошла любовница Дюма. Отводя писателя в сторону, посол шепнул:

   — Если вы действительно хотите поехать в Соединённые Штаты, то должны будете взять с собой законную жену. Иначе ваше путешествие обернётся для вас катастрофой.

Дюма понял, что рассчитывать на официальное приглашение не может, но тотчас с этим примирился.

   — Когда американское государство освободит чёрных рабов, — любезно заметил он, — оно, вероятно, займётся освобождением белых рабов от тирании условностей. Впрочем, — прибавил Дюма, — я убеждён, что в Америке насчитываются миллионы женщин, столь же привлекательных, как француженки, поэтому нет никакого резона, чтобы я ехал туда с любовницей.