Король нищих

— Мы отвлекаемся, и я не советую вам уводить нас от темы. Значит, вы отрицаете, что этот пузырек принадлежал вам?

— Но о каком пузырьке вы говорите? Хотя бы покажите его мне!

— Здесь у нас его нет. Зато у нас есть такие средства, чтобы развязать язык тем, кто отказывается говорить правду…

Сильви побледнела и почувствовала, как подкашиваются ноги. Боже всемогущий, если они подвергнут ее пытке, сколько времени она вытерпит, прежде чем будет готова признаться в чем угодно, лишь бы прекратить мучения? Однако она нашла в себе мужество ответить:

— В этом я не сомневаюсь, я лишь сомневаюсь в том, что истинной правды можно добиться подобными способами.

— Тому есть многочисленные и убедительные примеры… Но сначала ответьте на последний вопрос: итак, вы отрицаете, что когда-либо получали от герцога Сезара Вандомского пузырек с ядом, чтобы отравить кардинала… или короля?

Сердце Сильви на миг замерло. Она всегда чувствовала отвращение ко лжи, но сейчас от этого зависела ее жизнь, жизнь Сезара и, может быть, других дорогих ее сердцу людей. Она выпрямилась, посмотрела судье прямо в глаза и твердо заявила:

— Категорически отрицаю.

«Хорошо!»

Судья подал знак, и два солдата подхватили заключенную под руки, чтобы отвести ее в соседнюю комнату. Догадываясь о том, что там ее ждет, Сильви пыталась сопротивляться, но тщетно. Она оказалась перед наводящим ужас сооружением: сколоченным из грубых досок помостом, на котором лежал запачканный кровью, кое где прожженный кожаный матрас и две — одна в изголовье, другая в ногах — лебедки, позволявшие с помощью канатов растягивать руки и ноги жертве экзекуции. Сбоку перед креслом с кожаными ремнями стояли деревянные колодки, называемые «сапогами», молот и железные клинья, которые вбивали в колодки, когда надо было раздробить колено или сломать кости ног. В пылающей жаровне раскалялись докрасна длинные железные прутья, а в глубине комнаты стояло большое колесо, утыканное стальными шипами. Всем этим распоряжался, словно злой дух, человек с огромными ручищами, в кожаном жилете. У Сильви едва хватило сил удержаться на ногах, когда судья начал подробно объяснять ей, как действуют эти орудия пыток. Приступ тошноты окончательно лишил ее сил. И в ожидании предстоящих мучений Сильви закрыла глаза, готовая упасть в обморок. Но молодость и прекрасное здоровье лишили Сильви возможности воспользоваться этой уловкой, которая была в большой чести у дам высшего света. Всеми силами души она взывала к небу о помощи, обращаясь к нему со столь же пылкой, сколь и сбивчивой молитвой.

— Теперь, когда вы поняли, что вас ждет, — вдруг услышала Сильви, — вас отведут обратно в вашу комнату, чтобы вы смогли все обдумать, но знайте, что ближайшей ночью вас снова будут допрашивать и что вам придется познакомиться с умением нашего палача, если вы станете упорствовать. Уверяю вас, вам придется во всем признаться! У вас нет выбора, уж я-то знаю!

Опомнилась Сильви у себя на кровати. Сердце в груди колотилось так сильно, что ей казалось, будто она вот-вот задохнется. Она лежала одетая, почти бесчувственная, не понимая, как еще жива. И только позже, как и в первый вечер пребывания в тюрьме, разразилась рыданиями, прежде чем погрузиться в сон, полный кошмарных видений.

Когда наступил рассвет и отступили страшные видения, Сильви попыталась найти выход из того безнадежного положения, в каком оказалась. Герцог Сезар теперь в Англии, откуда он, вероятно, не думает возвращаться, следовательно, ему нечего опасаться тех признаний, что смогут вырвать у Сильви, но она не могла не думать о всей семье Вандомов — герцогине, Элизабет и особенно о Франсуа. На какое-то время перед глазами узницы возникло — она рука об руку с Франсуа поднимается на эшафот. Его любящий взгляд дает ей последние силы, но Сильви прекрасно понимала, что это чистое безумие и что подниматься по роковым ступеням ей придется одной. Значит, от меча палача ее может спасти только самоубийство.

На миг Сильви забыла, что ее окружают тюремные стены, и перед глазами вновь возникли скалы Бель-Иля, море, бесконечные пляжи, серебристые чайки над водой, рассветный туман, отливающий всеми цветами радуги, дивное пурпурное солнце на закате и бухта, в водах которой она хотела утопиться. Она поняла, что, кроме радости встречи с Мари и с крестным, те несколько месяцев, когда ее пытались вернуть к обычной жизни, привели ее к нынешнему безвыходному положению.

— Я не только не создана для счастья, — вслух размышляла Сильви, — но и не могу его дать тем, кто добр ко мне, кто меня любит…