Король нищих

— Мера вполне естественная, но после этого его Преосвященство нашел отличный способ держать в свoиx руках всю семью Вандомов. Этим и объясняется его спокойствие, с каким он воспринял известие о побеге.

Поскольку Сильви, не смея больше задавать вопросов, смотрела на Анну Австрийскую с каким-то смутным беспокойством, королева, ударив ее по руке кончиком веера, сказала:

— Вы ни за что не угадаете! Это брак, моя дорогая, пышный и красивый брак племянницы кардинала с герцогом де Меркером — братом де Бофора. Таким образом, будущий герцог Вандомский станет племянником кардинала и нашему бедному Бофору останется лишь сидеть сложа руки… А теперь ступайте к королю! Я сейчас к вам приду!

«Господи! — подумала Сильви, потрясенная до глубины души этой новостью. — Эти люди с ума сошли! Герцог Сезар, хотя и в изгнании, никогда не согласится, чтобы потомок Генриха IV породнился с этим итальянцем! И я даже представить себе не могу, что скажет Франсуа… Семья Мазарини в доме Вандомов! Это просто бред!»

Мазарини уже несколько месяцев предпринимал все, чтобы его семья смогла воспользоваться плодами его фортуны. Одиннадцатого сентября прошлого года три его племянницы и племянник приехали из Италии во Францию: две брюнетки, Лаура и Олимпия Манчини, соответственно тринадцати и десяти лет, и миниатюрная блондинка Анна-Мария Мартиноцци десяти лет. Мальчику, Паоло Манчини, было двенадцать лет. Вторая волна родственников, включая знаменитую Марию Манчини, приехала лишь через шесть лет. В их числе были две сестры кардинала. Самым поразительным был прием, какой им оказала королева. С этими девочками — хорошенькими или обещавшими стать таковыми — Анна Австрийская тотчас стала обходиться как с настоящими принцессами. Так как кардинал жил по соседству с Пале-Роялем, девочек воспитывали во дворце. Их воспитание поручили госпоже де Сенесе, которая была свободна, потому что король перешел в руки гувернера. Это возмутило многих, но добрый народ и знать не переставали удивляться намерениям кардинала относительно этих девиц, которым сразу дали прозвище «Мазаринетки». Кардинал пытался пристроить их среди самых знатных семейств и, чтобы в этом преуспеть, времени даром не терял.

Сильви нашла юного Людовика XIV полулежащим на канапе у открытого окна, выходившего на цветочные партеры парка. Он выглядел грустным, усталым, и Сильви тотчас забеспокоилась:

— Вы больны, ваше величество?

Это был вопрос не ради приличия. В ноябре прошлого года юный король заразился оспой, и вскоре врачи сочли его состояние весьма тяжелым. На самом деле ребенок проболел только две недели, потом его здоровье восстановилось, оставив на детском личике едва заметные отметины страшной болезни, но все те дни Сильви охватывало отчаяние при мысли, что сын Франсуа, которого она считала почти своим РОДНЫМ, может умереть… Этим и объяснялось волнение, прозвучавшее в ее голосе.

Маленький король, которому скоро должно было Исполниться десять лет, улыбнулся.

— Все прекрасно, герцогиня! Не беспокойтесь! Просто я очень недоволен и прошу у вас прощения за то, что заставил вас приехать, ибо у меня совсем нет желания петь или играть на гитаре.

— Вы недовольны, мой король? Смею ли я вас спросить, чем?

— Бегством господина де Бофора! Все здесь, кажется, считают это чем-то забавным. Своего рода удачной шуткой!

— А ваше величество смотрит на это иначе? Обычно серьезное лицо мальчика стало суровым.

— Да, мадам! — ответил он. — Когда человека сажают и тюрьму из-за достаточно серьезной вины, он должен оставаться там, и его бегство непозволительно считать забавным, ибо он был отправлен в тюрьму именем короля, а король этот — я! Поэтому они смеются надо мной, а я этого никогда не потерплю. Никогда!

Глаза мальчика пылали таким величественным гневом, что Сильви опустила голову, как будто это она была виновата в бегстве Бофора. Вместе с тем она испытывала легкий страх, ибо Людовик в нескольких словах обнаружил свой истинный характер. Он с детства полностью сознавал, что рожден королем, и это позволяло предполагать, что, наверное, Людовик станет великим королем… Если только, получив однажды власть, не будет худшим из тиранов.

Однако Сильви не хотела упускать возможность вступиться за Франсуа.

— Ваше величество правы, — сказала она, — и я признаюсь, что сама была удивлена тем, как во дворце восприняли известие о побеге, но, ваше величество, учтите, что побег совершил человек, который пять лет провел в заключении всего-навсего по подозрению. Так и не было доказано, что господин де Бофор посягал на жизнь кардинала.

— Возможно, герцогиня, но он вполне на это способен. Я не сообщу вам ничего нового, признавшись, что я не люблю его преосвященство… но еще меньше я расположен к господину де Бофору!

— Ваше величество, уверяю вас, вы заблуждаетесь. Он самый преданный из всех ваших подданных, — с горечью упрекнула Людовика Сильви. — Его любовь к своему королю не может быть подвергнута сомнению. Я знаю это!