Король ничего не решает

— Великие боги, животным? — Дженджи хлопнул себя по лбу, тут же вспомнил, что там шишка и зашипел от боли, Шен рассмеялся и поднял над головой руку с тремя выпрямленными пальцами:

— Три попытки.

— Тигр, — сделал пафосную физиономию Дженджи.

— Холодно, Джен, — министр загнул один палец, Дженджи задумался:

— Лис?

— Ещё попытка?

— Нет? Всё, моя фантазия пасует. Кто?

— "Зай"! — объявил Шен, сжимая кулак и поднимая его выше, как будто это был лозунг. Дженджи задыхался от хохота и пытался забодать стол, вытирал слёзы, пытался пить, но лёжа на полу, получалось плохо.

— Я из-за тебя облился, "зай", блин! — он с трудом сел ровно, стал вытирать с подола капли рукавом, Шен смеялся.

— Я сам чуть не рухнул. Я теперь кошку кормлю и смотрю на них, и думаю: "Зай… Вот это вот — я. Еда". Хотя, она любит такие сравнения. Фреддиного уродца называет "сладкий пирожочек", а ещё одну псину на рынке — Кексик.

— Что это?

— Еда такая, похожа на булку. Рекомендую, кстати, очень вкусно, — он стал выбирать новую еду из блюд на столе, надолго замолчал, Дженджи тоже выбрал себе, намочил платок в пиале, приложил ко лбу. Осторожно спросил:

— Так что у вас, всё хорошо?

— Всё… интересно.

— Она приняла цветок?

— Я не предлагал.

Беззвучные "часы истины" у Веры на груди выдали свой беззвучный "дзынь", она вслушалась внимательнее. Дженджи уважительно приподнял брови:

— Всё ещё надеешься уломать матушку?

— Да.

— Времени мало.

— Я знаю.

— Успеешь?

— А хрен знает. Цветок вручить никогда не поздно.

— А она не свинтит к кому-нибудь побогаче и помоложе? — Шен поднял глаза на Дженджи, тот улыбался, Шен тоже улыбнулся и качнул головой с хитрым видом:

— Не-а.

"Дзынь."

— Всё схвачено?

— Не свинтит. Она на коротком поводке.

"Дзынь."

— Какой ты коварный.

— О, я — само зло, — Шен смеялся, изображая самодовольство. — Я тебе показывал, что она мне вышила? Я такого ни у кого не видел.

— Показывал, круто, — Дженджи посмотрел на свой пояс, Вера не могла рассмотреть, есть ли там вышивка, судя по интонации, там было что-то безрадостное. Он выпрямился и с усилием изобразил веселье: — Чем ты её взял? Подарки, стихи?

Шен подыграл и задрал нос, изображая гордость и самодовольство:

— Исключительно личным обаянием, Джен! Она меня любит…

"Дзынь."

— …а такие женщины любят один раз и на всю жизнь…

"Дзынь."

— …так что она у меня в кармане.

"Дзынь."

— В её мире принято легко и просто говорить о таких вещах, так что я могу прямым текстом спросить, и она прямо ответит, что да, ещё и пошутит на тему.

Вера чувствовала, как щека раскаляется от взгляда Бэйви, но не поворачивалась к ней. Дженджи шмыгнул носом и вздохнул:

— Везучий ты гад. Всё, заткнись, ненавижу тебя, — он потянулся за бутылкой и стал наливать, Шен сиял и улыбался, злорадно спросил:

— А ты своей так и не сказал?

— Шутишь, я всю библиотеку перерыл, свою, твою и императорскую — нигде ни единого стиха о любви к жене!

Рядом с Верой раздался задушенный тихий всхлип, и она повернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как Бэйви одной рукой зажимает себе рот, а второй хватается за голову, и только потом постепенно понимает, что для того, чтобы держаться на вертикальной стене, одних ног мало.

Это произошло так быстро, что что-то делать было уже поздно — мир застыл в ожидании, сияла луна, сверчали сверчки, а госпожа Вероника, святая, Призванная, висела на стене тренировочного зала и молча смотрела, как юная и прекрасная благородная цыньянка в развевающемся ореоле волос и клубничного шёлка, летит с уровня второго этажа в пышные кусты сирени.

Продолжение следует…