Так же в полном молчании мы сели внутрь душной кабины. Секретарь понял меня без слов и сразу же заработал шарнирной ручкой, чтобы опустить запотевшие стёкла и впустить влажную прохладу позднего вечера. И лишь после того, как автомёбиус тронулся, Берни повернулся и очень тихо спросил:
— Кай, насчёт помятой одежды, это же блеф, да? Нельзя определить по степени помятости, как долго одежда находится на человеке.
— Ага, — неохотно подтвердил, облегчённо откинувшись на спинку сидения. Мне больше не требовалось поддерживать иллюзию на лице, и я наслаждался тонкими ручейками магии, которые струились по венам. По ощущениям это было очень похоже на то, когда ты изо всех сил напрягаешь мышцы, чтобы поднять груз, а спустя невыносимо длинный промежуток времени неподъёмный груз внезапно становится лёгким, словно пёрышко. — Гляди-ка, а ты всё-таки чему-то смог у меня научиться за годы безделья.
Берни несколько секунд хранил молчание, переваривая мой комплимент-оскорбление, но потом всё-таки не выдержал и добавил:
— А что касается того угрюмого типа по прозвищу Плешь… Мне показалось, что он действительно врал. И ещё кидал странные взгляды в твою сторону.
— Если что-то кажется, значит, надо провериться на магическое внушение. Я всё-таки тебя перехвалил. Тебе ещё учиться и учиться. Зачем ты вообще бросил университет?
Это было подло. Я прекрасно знал, насколько Берни переживает из-за своего неоконченного образования. Всегда, когда речь заходила об учёбе, он плотно сжимал челюсти, а по скулам начинали ходить желваки. Вот и сейчас, когда я напомнил помощнику, от чего он отказался ради того, чтобы работать на меня, его мысли тут же свернули в другое русло. Ну и хорошо, сейчас это главное.
Мы мерно двигались по брусчатой дороге, тихо жужжали топливные кристаллы, а багрово-красные отблески фонарей деловито заглядывали внутрь кабины через открытые окна. Уже давно стемнело, однако Лорнак продолжал жить своей жизнью. Где-то хлопнули ставни, кто-то крикнул что-то неразборчивое, навстречу проехался новенький бронзовый автомёбиус, принеся с собой смесь густого дыма и характерный запах жжёного сахара. Так пахнут исправно работающие кристаллы.
Берни сидел напротив, глубоко уйдя в себя. Он постоянно хмурил пшеничные брови, затем поджимал губы и вновь расслаблял высокий лоб.
— Кай?
— М-м-м-м?
— А откуда ты знаешь, что это были
— Что?
— Ты сказал «именно вы виноваты в упущении магов»? С чего ты взял, что их было несколько?
Вопрос не в бровь, а в глаз. Я посмотрел на задумчивого блондина напротив и понял, что за те годы, что Берни исполнял роль моего секретаря, он как-то незаметно вырос. И здесь дело не только в его раздавшихся вширь плечах и поселившейся в глазах уверенности вечно робкого студента психологического факультета. Дело в его возросшей наблюдательности и умении делать правильные выводы.
— Там в отделении, — я неясно мотнул головой куда-то в сторону, переводя тему, — ты хотел знать, почему я так веду себя с жандармами. Да и не только с ними. Ты всё ещё хочешь это узнать?
— Конечно. — Он кивнул. — Я знаю тебя слишком долго, чтобы понять, что ты делаешь это специально. Когда-то я думал, что унижение других людей доставляет тебе извращённое удовольствие, и это просто дурацкая черта характера, которая встречается у большинства гениальных личностей. Но в последнее время мне всё чаще кажется, что всё не так просто.
Я усмехнулся. Всё правильно.
— Видишь ли, Берни, на лице человека есть сотни мышц, и любое их сочетание вызывает какое-то выражение, отображает определённую эмоцию. Что-то есть общее для всех людей, что-то разное. Даже тогда, когда ты думаешь, что лицо собеседника расслаблено, десятки мимических мышц всё равно пребывают в сокращении. Чтобы как можно быстрее прочесть человека, мне требуется увидеть хотя бы одну истинную эмоцию на его лице. Люди очень любят носить маски, представляясь не тем, кем они являются на самом деле. Кто-то строит из себя успешного бизнесмена, кто-то чопорную леди, а кто-то религиозную домохозяйку и заботливую жену. При знакомстве с человеком я стараюсь вывести его на настоящие эмоции, выбить из глубокой колеи фальши. Неподдельное изумление, ярко-выраженное презрение или промелькнувшая плохо сдерживаемая ярость — неважно, главное чтобы чувства были искренними. Я играю в эту игру уже так много лет, что просто забыл, как ведут себя обычные люди.
Берни медленно кивнул, принимая мой ответ. В синих глазах отразилось понимание.
— И что, ты считаешь, что все вокруг постоянно врут?
— Врут. И порой так виртуозно, что велик соблазн поверить.
Глава 11. Итан Редли