Король и Шут

 Порою возвращает меня память
 в тот страшный летний день,
 когда бредя вдоль речки безымянной,
 наткнулся я на труп несчастной женщины.
 Она лежала, запрокинув свою голову,
 на шее рану я увидел безобразную.
 Откуда здесь она, босая, полуголая,
 какой-то грязью непонятной вся измазана.
 Но что за взгляд недобрый, что за ненависть,
 с какой покойница смотрела на меня.
 Воскликнул я, значенья слов своих не ведая:
 - Не смей смотреть, меня во всем виня!
 Не понимал свое я состояние,
 ужасный взгляд затмил мое сознание,
 и побежал я прочь от места этого.
 Свели с ума проклятые глаза ее…
 Бежал, пока совсем не обессилел я,
 но, обернувшись, я увидел эту женщину.
 Не может быть! Какой ужасной силою
 был этот труп вдруг приведен в движение?
 И тело мертвое столкнул я в речку быструю,
 и понеслось оно, потоку подчиняемо.
 А я опять бежать, что было сил моих,
 и падал на пути, кричал отчаянно…
 А нынче глянул я в окно, со сна опухший,
 а под окном — размокший труп несчастной женщины!
 Протер глаза — виденье растворилась!
 Избавь, Господь, меня от тех воспоминаний!
 Хлещет дождь который час, бьет вода по крыше.
 На столе горит свеча, пламя тихо дышит.
 Будто вечен этот вечер…
 И никак душе моей не найти покоя.
 Слышу шорох у дверей. Что же там такое?
 Будто вечен этот вечер…
 Слышишь, стерва, голос мой? Ты ведь где-то рядом!
 Не стучись ко мне домой, мне тебя не надо!
 Будто вечен этот вечер…

— Старик! — прошипел Фрэд. — А ничего повеселее нет? Ужасу нагнал, даже крысы с чердака убежали!

— Дык… — кашлянул тот. — Ну вот, сбил меня, окаянный, я забыл как там дальше.

— И слава богу! — зевнул Фрэд во весь рот и подбросил в угасающий камин еще одно полено. — Давайте спать. У нас завтра еще дел по горло.

— Это какие же дела могут быть в лесу? — заворочался лесник.

— Государственной важности! — закутался в тулуп писарь. — Королевский ягодник и грибник пропали. Я их ищу.

Тут закашлялся шут.

— Ну-ну, — хрюкнул старик. — Ищи…

А уже через минуту избу наполнил громкий храп хозяина дома и дворцового бумагомарателя, и кто заливался пуще, еще можно было поспорить.

Проснулся писарь оттого, что в полной тишине раздавался жуткий вой. Фрэд сел и протер глаза. Поленья догорели, и лишь угли еще еле теплились в жерле камина. Заспанный летописец растолкал шута.

— Слышишь? Говорю тебе, это волки. Прямо рядом с домом. Надо лесника будить!

— Буди, мне не мешает, — отмахнулся Прохор и засопел, повернувшись на другой бок.

Тот встал и прошлепал в сторону хозяйского топчана, опрокинув кружку, которую оставил шут. Ругнувшись, Фрэд добрел до старика и потряс его за плечо.

— Эй, проснись! — зашептал он.

— Уйди, а то прокляну! — гаркнул дед, но глаза открыл. — Чего тебе, злыдень, не спится?

— Волки за окном!

Хозяин сбросил ноги на пол, прислушался и почесал проплешину.

— Действительно, пришли уже.

Он влез в сапоги, накинул зипун, что использовал вместо подушки и, улыбнувшись, вышел в ночь, громко хлопнув дверью. Фрэд постоял еще немного, почесывая зад, и уже собрался увалиться спать, как вернулся лесник. В одной руке он держал коптящий факел, а в другой однозарядное ружье.

— Собирайся, — прошипел он писарю и махнул стволом в сторону выхода.

— Я… я не охотник. Перо мое оружие, — стал оправдываться тот.

— Пошустрее говорю, выходи, приятель. Мои серые друзья пайку требуют.

У Фрэда затряслись ноги, и он от страха и неожиданности потерял дар речи. Его глаза стали искать спасения, а рот беспомощно открывался, как у рыбы, попавшей в рыбацкую сеть. Он хотел позвать шута, но слова застряли в глотке. На негнущихся ногах писака прошлепал к дверному проему, и старик вытолкал его наружу.

— Иди, писатель Гудвин! — и лесник закрыл за собой тяжелую, дубовую створу.

Глава четвертая