Король и император

Кожи? Если это кожа, то с какого зверя она снята? Шеф поднес книгу к носу, принюхался. Пощупал страницу, скрутил ее, как лист пергамента. Не пергамент. И даже не тот, другой материал, не папирус, который делают из какого-то особого тростника. Тонкий листок порвался, чтец подскочил со злобным взглядом и воплем. Шеф выждал минуту, бережно держа книгу, потом вернул ее, глянув в сердитые глаза без всякого выражения и без намека на извинения. Только глупец считает, что всем известно то, что известно ему.

— Я не понимаю, — обратился он к Соломону. — Это не телячья кожа, которой пользуемся мы. Здесь нет наружной и внутренней стороны. Может, кора?

— Нет, и не кора. Но сделано из дерева. На латыни это называется papyrium, по названию какого-то египетского растения. Но мы делаем папириум не из этого растения, а из древесины, измельченной и обработанной особым образом. Мы добавляем кое-что, разновидность глины, чтобы чернила не расплывались. Это знание пришло к нам издалека, с другого конца империи арабов. Там, в Самарканде, арабы сражались с воинами империи, лежащей за горами и пустынями. Арабы победили и привели с собой много пленных из страны Хин. Говорят, они-то и открыли арабам секрет папириума, бумаги. Но арабы не оценили бумагу, они лишь заставляют своих детей учить наизусть отрывки из Корана. А мы стали делать много разных книг. Это новое знание.

«Новое знание, как делать книги, — подумал Шеф. — А не новое знание — Соломон просил Господа простить его за такие слова, — не новое знание в самих книгах. Однако это кое-что объясняет. Например, почему здесь так много книг и так много читателей. На книгу из пергамента нужны шкуры двадцати телят, а то и больше, ведь используется не вся шкура. На тысячу человек не найдется и одного, который может запросто разжиться шкурами двадцати телят».

— Сколько стоит такая книга? — спросил он.

Соломон передал вопрос Бенджамину, стоявшему в окружении своих телохранителей и мудрецов.

— Он говорит, что мудрость дороже рубинов.

— Я не спрашиваю о цене мудрости. Я спрашиваю о цене бумаги.

Когда Соломон снова перевел вопрос, насмешливое выражение на лице сердитого чтеца, все еще разглаживающего порванную страницу, сменилось откровенным презрением.

— Я не слишком-то на них рассчитываю, — заявил Шеф тем же вечером своим советникам, глядя, как солнце садится меж горных пиков. Он знал, что примерно то же самое говорят сейчас про него самого мудрецы и ученые, которые преобладали среди придворных князя Бенджамина ха-Наси. — Они знают многое. Правда, все их знания относятся к правилам, которые установил их Бог или они сами. Однако то, что им нужно, они собирают отовсюду. Они знают то, о чем мы и слыхом не слыхивали, — например, как делать бумагу. Но что касается греческого огня… — Шеф покачал головой. — Соломон сказал, что есть смысл поспрашивать у арабских и христианских торговцев из гостевого квартала. Расскажите-ка мне о полетах. Вам следовало подождать меня.

— Ребята решили, что через день мы можем опять оказаться в море, а ветер как раз был достаточно сильный, но не опасный. Так что они усадили Толмана в седло и пустили его по ветру. Но они сделали две вещи, которых не делал Ибн-Фирнас…

Торвин честно изложил подробности дневного запуска, когда мальчонка, хоть и на привязи, пытался управлять огромной коробкой змея, летая на конце самой длинной веревки, которую им удалось сплести, футов в пятьсот.

На другом конце корабля сам Толман хвастался удалью перед взрослыми моряками и другими юнгами, его дискант иногда перекрывал басовитое гудение Торвина. Когда спустилась ночь, голоса затихли, люди разошлись по своим гамакам или растянулись прямо на нагретой солнцем палубе.

Обычно в своих снах Шеф сознавал, что спит, и ощущал присутствие наставника. Но не в этот раз. Он даже не понимал, кто он. Он лежал на камне; он чувствовал, как холод проникает в его кости. И повсюду сидела боль — в спине, боках, ногах и где-то глубоко в груди. Он не обращал на боль внимания, словно испытывал ее кто-то другой.

Пугало его до холодного смертного пота то, что он не мог пошевелиться. Ни рукой двинуть, ни пальцем. Он был закутан в какую-то ткань, она стесняла ноги и прижимала руки к бокам. Не саван ли это? Не похоронен ли он заживо? Если так, нужно пробиваться наверх, биться головой в крышку гроба.