В дневном выпуске газеты Корчак помещал свои политические статьи для детей постарше. Обещав, что «они не будут скучными и обойдутся без длинных трудных слов, которыми пользуются взрослые», он пытался объяснять на доступном им языке, как Юзеф Пилсудский, на три года отстранившийся от дел, устал от постоянной смены правительств и устроил переворот в марте 1926 года. Корчак, всегда восхищавшийся Пилсудским за его справедливое отношение ко всем национальным меньшинствам, включая евреев, надеялся, что с Пилсудским у штурвала Польша наконец обретет стабильность.
Поскольку Корчак видел роль газеты не столько литературной, сколько терапевтической, его не смущали ни корявость языка, ни орфографические ошибки. От его юных корреспондентов ждали рассказов об их собственном опыте, а не стихов и сказок. Корчак-врач хотел предоставить детям отдушину для изложения обид, замурованных в их душах. Корчак-воспитатель хотел собрать побольше материала о том, как дети воспринимают свою жизнь. Дети откровенно писали о своих чувствах, потому что газета, как они ее воспринимали, говорила с ними напрямую и через нее они могли общаться друг с другом. Тираж взрослого «Нашего обозрения» взлетел до небес, так как родители покупали для своих детей и утренние и дневные выпуски.
Вскоре после рождения «Маленького обозрения» четырнадцатилетняя Майя Зелингер прислала статью с описанием того, что она видела, когда плыла вниз по Висле с младшим братом. Она с изумлением получила письмо от Януша Корчака с вопросом, нельзя ли ему заехать к ней? Когда он вошел к ним в дом, ее горько разочаровала заурядная внешность доктора — борода, круглые очки, — но она приняла его приглашение стать «официальным секретарем» газеты.
Поначалу Майя чувствовала себя очень неловко, оттого что Корчак не давал ей никаких указаний. А на ее вопросы он отвечал: «Я не знаю» или: «Сама увидишь». Он прочитывал всю почту редакции, отчеркивая отдельные места синим карандашом или приписывая на полях: «Что сделать?» И казалось, не обращал ни малейшего внимания на то, чем занимались другие. Однако Майя понимала, что он видит все. Говорил он медленно, никого не хвалил, не отпускал комплиментов. Она чувствовала себя польщенной, когда он поручал ей обследовать положение в домах детей с проблемами или консультировать тех, кто приходил в редакцию.
Когда начали поступать письма от очень бедных детей, Корчак учредил для них особый фонд. Как всегда, приступая к новому проекту, он сам отправлялся проверить ситуации, описанные в первых письмах, и лишь потом передал эту обязанность Майе.
— Газета каждую неделю будет выдавать тебе некоторую сумму, — сказал он ей. — Читай письма и проверяй, кто и сколько детей действительно нуждается в помощи.
— Но как я узнаю правду?
— Увидишь.
И вскоре она уже разъезжала по всей Польше, распределяя помощь между нуждающимися детьми, и представляла ежегодные отчеты о проделанной работе.
Не прошло и года, как две страницы «Маленького обозрения» превратились в четыре и приобрели две тысячи корреспондентов по всей стране. Газета организовывала спортивные соревнования, устраивала четыре кинопоказа в год и проводила ежегодные конференции.
Юзеф Бальчерак, которому тогда было одиннадцать лет, сумел пробраться на конференцию газеты, выдав себя с помощью фотокамеры за репортера. И с изумлением был вынужден выслушивать горячее обсуждение, заслуживало ли письмо Изи со Львовской улицы о том, как отец выдернул его расшатавшийся зуб, быть напечатанным в газете. Корчак отстаивал письмо, объясняя, что важно все, о чем бы ни написал ребенок. Впервые в жизни Бальчерак услышал из уст взрослого, что любой ребенок — личность, требующая уважения и понимания.
Юзеф принялся писать для газеты с увлечением, которого в себе и не подозревал. Но настал день, когда ему пришлось признаться Корчаку, что его идеи полностью иссякли.
— Вздор, — ответил Корчак. — У тебя в комнате есть письменный стол?
— Да, но в нем только один ящик мой.
— И у тебя там все в полном порядке?
— Нет, все перемешано. Мама меня все время бранит.
— Ну, так выверни содержимое на пол и рассортируй по порядку. У каждой вещи есть своя история, так что тебе останется только их записать.
Вот так у Бальчерака родилась идея его серии «Историй из ящика письменного стола».
Голос, когда Корчак разговаривал со своими репортерами, был негромким и мягким, вспоминает Бальчерак. Он наклонялся вперед, словно шептал им что-то по секрету. Руки у него были заняты сигаретой, но если он что-то придумывал, то доставал из кармана блокнот с карандашом и сразу записывал. Расспрашивая кого-нибудь, он часто щурился поверх очков, а если они затуманивались, тут же тщательно протирал их носовым платком.