Король детей. Жизнь и смерть Януша Корчака

Это больше, чем испытание, — это зеркало души.

Это больше, чем чувство, — это обретение опыта.

Это больше, чем представление, — это работа детей.

Зрители были в восторге. Амаль, нежный, впечатлительный ребенок, усыновленный бедной семьей, прикован к постели тяжелым недугом. Местный лекарь запретил ему покидать свою комнату, и мальчик оказывается изолированным от природы — точно так же, как воспитанники приюта. Что ждет несчастного ребенка? Он мечтает когда-нибудь полететь в неведомую страну, о которой ему рассказывал сторож, в страну эту его возьмет с собой другой, более мудрый целитель. Амаль верит деревенскому старосте, когда тот делает вид, что читает ему письмо от царя. Царь якобы обещает Амалю приехать к нему и привезти с собой самого лучшего в стране лекаря. И когда царский лекарь неожиданно появляется в комнате больного, больше всех удивляются этому сам староста и приемный отец ребенка. «Что это такое, почему здесь так душно и тесно?» — вопрошает лекарь и велит открыть все окна и двери.

И когда распахиваются все ставни и ночной ветерок проникает в комнату, Амаль заявляет, что боль покинула его и он видит мерцающие в темноте звезды. Мальчик засыпает в надежде, что к нему явится сам царь, а лекарь тем временем сидит у его постели, озаренный звездным светом. Подружка Амаля, девочка-цветочница, спрашивает лекаря, когда ее друг проснется, и лекарь отвечает: «Как только царь прилег и позовет его».

По той тишине, которая воцарилась в конце представления, было ясно, что Корчаку удалось передать и взрослым, и детям чувство освобождения от их неимоверно тяжкой доли. Был ли этот ожидаемый Амалем царь Смертью или Мессией, а может статься — как писал Исаак Башевис Зингер в одном из своих рассказов, — Смертью и Мессией в одном лице, каждый из зрителей на мгновение почувствовал себя воспарившим не только выше стен гетто, но и выше самой жизни.

По свидетельству очевидцев, на вопрос, почему Корчак выбрал именно эту пьесу, он ответил, что хотел помочь детям принять смерть. В дневнике есть лишь короткая запись об этом вечере: «Аплодисменты, рукопожатия, улыбки, сердечные слова. (Ведущая вечер дама осмотрела помещение приюта после спектакля и сказала, что этот гений Корчак показал свою способность творить чудеса даже в крысиной норе.)»

Дети играли свои роли с потрясающей естественностью, и Корчак задал себе вопрос, что случится, если им придется продолжить исполнять эти роли и на следующий день. Если Иржику надо будет представить себе, что он и вправду факир, Хаймеку — что он лекарь, Адеку — что он градоначальник? «Не исключено, что иллюзии неплохая тема для беседы в среду вечером, — записал он в дневнике. — Иллюзии и их роль в жизни человека». А затем, оставив в стороне иллюзии, он переключился на действительностью дела приюта на Дзельной.

За несколько часов до начала спектакля в приюте Корчака, в субботу восемнадцатого июля, председатель юденрата Черняков записал в своем дневнике: «День полон дурных предчувствий. Слухи о том, что в понедельник вечером начнется депортация». Черняков добросовестно записывал сведения о вывозе людей эшелонами из других гетто, но не задумывался о том, куда эти эшелоны направлялись. Не существовало организованной еврейской разведывательной сети, которая могла бы проверить достоверность слухов о расстрелах стариков и детей или об отравлении газом тысяч заключенных в лагерях Бельжец и Собибор близ Люблина. Записывая в дневник, что им получен приказ послать людей для строительства «трудового лагеря» рядом с деревней Треблинка, Черняков относится к этому как к обычному рядовому заданию. Желая верить, что, подчиняясь приказам, он отвращает от гетто катастрофические последствия неповиновения, он старался наилучшим образом выполнять требования немецкого командования, в то же время надеясь на лучшее будущее, вкладом в которое полагал открытие каждой новой игровой площадки.

Сны наяву более не давали успокоения Корчаку. Каждый день он просыпался в «этом проклятом месте». Последние недели он работал над новой темой, которую назвал «Эвтаназия». «Право убивать из милосердия принадлежит тому, кто любит и страдает, как и право покончить с собой, если он более не хочет оставаться живым, — пишет Корчак. — Это станет общепринятым через несколько лет».

Корчаку неоднократно приходили в голову мысли о том, чтобы «усыпить младенцев и стариков гетто». Он гонит эти мысли об «убийстве больных и слабых, убийстве невинных». Медицина должна служить жизни, а не смерти. Он вспоминает о медицинской сестре из онкологического отделения, которая рассказывала ему, как оставляла своим пациентам смертельную дозу лекарства, туманно намекнув, что, приняв больше одной ложки этого средства, они могут умереть. Ни один больной не воспользовался этим способом уйти из жизни.