Там только начали возводить гараж. Из фундамента торчали ярко-желтые сосновые опоры, соединенные балками и стропилами. Сверху будущую крышу прикрывал полиэтилен. Гараж относился к недостроенному дому. Каркас дома уже начали обивать фанерой, а зияющие прямоугольники подсказывали, где располагаются окна и двери.
Джуд развернул «мустанг» капотом к улице и задним ходом въехал в бестелесный пока еще скелет гаража. Отсюда был отлично виден дом Прайсов. Джуд заглушил автомобиль. Они посидели, слушая потрескивание охлаждающегося двигателя.
Они добрались сюда от дома Бэмми довольно быстро: время приближалось к часу ночи.
— У нас есть план? — спросила Джорджия. Джуд указал на другую сторону улицы, где стояли два мусорных контейнера. Затем его палец передвинулся чуть дальше, на зеленые пластиковые баки, тоже предназначенные для сбора мусора.
— Судя по всему, завтра увозят мусор, — сказал он и кивнул в сторону дома Джессики Прайс. — А она свои мешки еще не вынесла.
Джорджия молча смотрела на Джуда. В слабом свете уличного фонаря ее глаза поблескивали и переливались, как вода на дне колодца.
— Подождем, пока она не выйдет с мусором на улицу, и заставим сесть в «мустанг».
— Заставим.
— А потом отъедем подальше. И поговорим — втроем.
— А если мусор вынесет не она, а ее муж?
— Мужа нет. Он был резервистом, и в Ираке его прикончили. Кое-что Анна все-таки рассказала мне о сестре.
— Может, у нее появился приятель.
— Если она завела кого-то и он будет на вид сильнее меня, мы подождем другого шанса. Но Анна никогда не упоминала приятелей сестры. У меня с ее слов сложилось впечатление, что Джессика жила с отцом и дочерью.
— Дочерью? — Джуд многозначительно посмотрел на розовый двухколесный велосипед возле гаража Джессики. Джорджия проследила за его взглядом. Джуд пояснил:
— Поэтому мы и не идем в дом прямо сейчас. А завтра — рабочий день. Рано или поздно Джессика останется в доме одна.
— И что тогда?
— Тогда мы сможем действовать по необходимости и нам не придется переживать, если ребенок станет свидетелем чего-то дурного.
На некоторое время оба замолчали, углубившись в свои мысли.
В зарослях пальм и кустов за домом застрекотали насекомые. Их пение — ритмичная нечеловеческая пульсация — было единственным звуком, нарушавшим тишину улицы. Первой заговорила Джорджия:
— Что мы с ней сделаем?
— Все, что будет нужно.
Джорджия опустила спинку сиденья и легла, глядя в темноту. Бон положила морду рядом с ее головой и протяжно заскулила. Джорджия погладила овчарку за ушами.
— Собакам нужно поесть, Джуд.
— Придется подождать, — ответил он, не отрывая взгляда от дома Джессики Прайс.
У него снова заболела голова, костяшки пальцев саднило. К тому же он явно переутомился, и эта усталость мешала довести до конца хотя бы одно логическое рассуждение. Мысли, как черные собаки, гонялись за собственными хвостами, описывая бесконечные бессмысленные круги.
Он в своей жизни совершал плохие поступки. Для начала можно вспомнить хотя бы то, что он посадил Анну на поезд и отправил ее умирать к родственникам. Но ничто не шло в сравнение с тем, что ему предстояло — возможно — совершить завтра. Кто знает, не закончится ли дело убийством. Оно вполне могло закончиться убийством, и в голове Джуда крутилась песенка Джонни Кэша «Блюз Фолсомской тюрьмы»: «Говорила мама мне, будь хорошим мальчиком, не играй с оружием». Джуд подумал о пистолете, оставшемся на ферме. О своем большом револьвере сорок четвертого калибра. С оружием в руках добиться ответа от Джессики Прайс было бы проще. Но будь у него оружие, Крэддок давно уговорил бы его убить сначала Джорджию, а потом себя самого. И собак тоже.
Джуд вспомнил о самом разном оружии, что он когда-то имел. О множестве собак, которые у него когда-то были. О том, как он бегал с ними босиком по холмистой земле на ферме отца, и какой восторг охватывал его, когда он вместе с собаками уносился в предрассветную даль. Он вспомнил звук винтовки отца во время охоты на уток, и как однажды, когда Джуду исполнилось девять лет, мать взяла его с собой и они убежали от Мартина. На автобусной станции мать испугалась и позвонила своим родителям, а те велели ей немедленно вернуть мальчика отцу и помириться с мужем и Господом. Отец ждал их на крыльце с винтовкой в руках, он ударил мать по лицу прикладом, а затем приставил дуло к ее левой груди. Он сказал, что убьет ее, если она снова попытается уйти, и она больше не убегала. Когда Джуд — в те годы еще Джастин — робко шагнул к двери в дом, отец остановил его и произнес: «Я не сержусь на тебя, сын, ты не виноват». Мартин взял его за плечо и прижал к себе, наклонился для поцелуя и сказал, что любит сына. Джастин автоматически ответил, что тоже любит отца.