Корнилов

Необходимость этого могла возникнуть в любой момент. Левые газеты открыто призывали поскорее покончить с мятежниками. Могилевский Совет требовал перевода арестованных в тюрьму. По-прежнему опасение внушала судьба Деникина и других генералов, арестованных в Бердичеве. Комиссар Юго-Западного фронта меньшевик (а позднее большевик) Н. И. Иорданский настаивал на том, чтобы следствие по делу «бердичевской группы» проходило отдельно. Свое мнение он мотивировал необходимостью ускорить суд нам мятежниками, но на деле попросту пытался таким образом нажить политический капитал. Образованная Иорданским комиссия изначально была настроена на обвинительный вердикт. Как ни настаивал Шабловский на том, что могилевский и бердичевский эпизоды должны быть объединены в одно дело, убедить своих оппонентов ему не удавалось.

Дальнейшее пребывание в Могилеве могло угрожать жизни арестованных. По согласованию с комиссией Шабловского новое руководство Ставки приняло решение перевести их в Старый Быхов — маленький городок верстах в сорока от Могилева ниже по течению Днепра. Переезд был назначен днем 11 сентября, но известие об этом вызвало большое скопление любопытствующей публики. По этой причине все было перенесено на ночное время. В три часа пополуночи к «Метрополю» были поданы автомобили и на них арестованные были перевезены к поезду, стоявшему (опять же из соображений конспирации) не у пассажирской, а у товарной платформы. Здесь арестованных разместили в комфортабельных вагонах 1-го и 2-го классов. Для того чтобы не будить пассажиров среди ночи, поезд на несколько часов задержался на промежуточной станции и прибыл в Быхов уже утром.

Быхов был крохотным городком, где русское, белорусское, польское и еврейское население перемешалось в невообразимую кашу. Среди деревянных домиков, составлявших в Быхове большинство, выделялось двухэтажное каменное здание, окруженное фруктовым садом. Когда-то, во времена Речи Посполитой, здесь был монастырь бенедиктинцев, а в последнее время располагалась женская гимназия. Этот-то дом с необычайно толстыми стенами и сводчатыми потолками стал тюрьмой для Корнилова и его сподвижников.

Места здесь было меньше, чем в «Метрополе», и потому арестованные разместились по двое или по трое в комнате. Отдельные комнаты были только у Корнилова и Лукомского. Корнилову поначалу предложили занять две комнаты, но он отказался, заметив полушутя, что вторую камеру оставит для «товарища Керенского». В остальном режим заключения в Быхове мало отличался от того, что имело место в Могилеве. Утром между восемью и девятью часами подавался кофе или чай. С одиннадцати до часу дня полагалась прогулка. В час дня — обед, затем вновь прогулка и прием посетителей и в восемь вечера ужин. В десять часов было предписано гасить свет в комнатах¹⁴¹.

Завтракали, обедали и ужинали арестованные в общей столовой на первом этаже. Лишь Корнилову подавали еду прямо в комнату. Гуляли обитатели дома во внутреннем дворе, примыкавшем к костелу. Другим излюбленным местом прогулок был старый сад. Здесь стояли скамейки и можно было сесть с книгой или газетой, благо погода стояла удивительно хорошая. Внутреннюю охрану тюрьмы, как и в Могилеве, несли текинцы, наружную — Георгиевский батальон. Шесть постов георгиевцев располагались по периметру стены, окружавшей здание тюрьмы. Внутри, в вестибюле и на площадке второго этажа, стояли караульные-текинцы, посты часовых были расположены и по концам коридора¹⁴².

Число арестованных постоянно менялось. Кого-то выпускали на свободу, кто-то пополнял контингент обитателей бывшего монастыря. Из Витебска в Быхов перевели председателя Главного комитета Союза офицеров Л. Н. Новосильцева и бывшего члена Государственного совета А. А. Римского-Корсакова. Последний пострадал исключительно из-за своей репутации крайне правого и вскоре был отпущен. 28 сентября в Быхов прибыли члены «бердичевской группы» во главе с генералом Деникиным. После ужасов, с которыми им пришлось столкнуться в предыдущие недели, быховская идиллия показалась им раем¹⁴³.

В Быхове арестованным было разрешено встречаться с родными. С особого разрешения коменданта тюрьмы допускались и посторонние. Показательно, что ни один из политиков, ранее заявлявших о своем сочувствии корниловскому движению, не счел нужным навестить опального главковерха. Почти не было среди визитеров и старших воинских чинов. Зато рядовые офицеры и даже гимназисты были готовы часами стоять у забора для того, чтобы хотя бы на расстоянии увидеть тех, кто в их понимании были героями и мучениками.