Корни неба

- Думаю, что не надо искать так далеко, господин губернатор. У нас должен быть более скромный взгляд, если можно так выразиться. Может, тут и мы виноваты, но пока что такая точка зрения на Чад еще преждевременна. Думаю, что все гораздо проще - и гораздо фантастичнее. Саркис - самый крупный охотник на слонов во всей округе. На него не раз накладывали штраф за организацию "карательных" экспедиций против стад, вытаптывающих поля, и за то, что он проводил их без контроля инспектора по делам охоты. Банерджи торгует слоновой костью... Думаю, что искать дальше нечего. Мы имеем дело с немыслимой затеей, а может статься, и с самым прекрасным происшествием в мире.

Фруассар бросил на него неодобрительный взгляд.

- Да, а уле - самое первобытное племя в Африке, - сказал губернатор. Я с вами согласен, Шелшер. Мы становимся чересчур впечатлительными. Глупо припутывать сюда политику. Впрочем... Он улыбнулся не без горечи. Впрочем, ведь в Кении началось не иначе...

"Вот чего я никак не пойму, - загремел отец Фарг, угощая в тот вечер иезуита обедом, - почему все вели себя; так, будто каждый лично был оскорблен или ему персонально что-то грозило. У всех у них был такой вид, словно этот злосчастный Морель плюнул им в лицо. Вы хоть что-нибудь понимаете?" Иезуит не мог удержаться, чтобы не поддразнить хозяина.

"Гордыня, гордыня!" - сказал он.

Отец Фарг забеспокоился: если что его и ужасало, так это профессиональный жаргон. "Ну да, правда, - поспешно согласился он, горько сожалея, что натолкнул собеседника на такую утомительную тему. - Съешьте еще курицы". Отец Тассен улыбнулся. Они отлично понимали друг друга. "Ведь это хороший признак. Люди начинают смутно понимать, что у человечества есть душа, совесть, то, что они зовут честью, независимо от каждого человека в отдельности. Гордость, но гордость всего человеческого рода, что уже похвально. Жаль, что орден относится... ну, скажем, с такой осторожностью к моим взглядам на этот счет. Что ж, надеюсь, что, когда я умру, мои рукописи все же опубликуют. Было бы интересно поглядеть, как человечество однажды вылупится из своих двух миллиардов коконов как единое живое существо". Фаргу такой поворот в разговоре совсем не нравился, - он знал, что иезуит повсюду ездит с внушительным ящиком, набитым рукописями. Не хватало еще, чтобы ему дали что-нибудь из них прочесть. Одному Богу известно, что за непристойности там найдешь. "Мне достаточно молитвы!" - заявил он угрюмо с присущим ему тактом и принялся жевать курицу с такой яростью, которая исключала всякое другое занятие.

XIV

Форт-Лами никогда не слыл таким местом, где боялись почесать языки. А потому и теперь пересуды шли в соответствии с важностью событий. "Он" связан с мо-мо. "Он" напал на отдаленный военный пост во главе шайки чернокожих, убийц офицера или сержанта, и увел с собой в чащу солдат, так как пытается набрать легион для борьбы за независимость африканцев, - "ну, а как насчет слонов, милый мой, вы, стало быть, в это не верите?" Но люди, наоборот, в это верили. Они даже как будто удивлялись, почему нечто подобное не произошло раньше. Морелю в общем сочувствовали женщины, они жалели, что вовремя не обратили на него внимания, ведь все так романтично, так трогательно, ну почему и правда не оставить в покое этих бедных слонов? Пусть мужчины твердят, что слоны тут ни при чем, что он террорист, враг рода человеческого, - женщины желали видеть Мореля только в образе красивого молодого человека с горящими глазами, вроде Франциска Ассизского, но более энергичного и мускулистого. В "Чадьене" Минна переходила от столика к столику с накинутой на плечи шалью" ловя малейшие обрывки разговоров.

- Да, именно так она и поступала, - с легкой улыбкой сообщил иезуиту полковник Бэбкок, когда тот пришел навестить его в больнице через несколько дней после сердечного приступа, свалившего офицера. - Переходила от столика к столику с тем отсутствующим видом, какой бывает у людей, поглощенных одной мыслью, одной задачей; потом присаживалась, держась очень прямо, выслушивала последние новости, - никто, конечно, ничего не знал, но у людей есть воображение, - не произносила ни слова, крепко сжав в руках концы шали, а потом поднималась и переходила дальше. Вопросов не задавала. Но казалось, что она чего-то с волнением ждет, ждет со все большим нетерпением; теперь, когда я об этом думаю, я точно знаю, какие важные сведения ей были нужны. Мы ведь не подозревали, что с ней происходит. Естественно - наш опыт ничего подсказать нам не мог... Я говорю главным образом о себе.

Лицо полковника было растерянным и осунувшимся; оно выражало скорее сердечные страдания, чем болезнь.