Корни гор, кн. 2: Битва чудовищ

Ослепительно-белые глаза дракона, налитые жгучим светом пустоты, зашарили по замершей толпе квиттов. Он был полон иной, сокрушающе-сильной жизни, и люди перед ним застыли, как мертвые. Дракон искал третью жертву, к которой его толкал приказ хозяйки.

И тогда людская толпа зашевелилась, невольно и безжизненно, как наваленные в кучу бревна. Из поредевших квиттинских рядов вышел Рам Резчик с секирой в руке. Одежда на нем висела лохмотьями, с бороды был срезан клок, на плече растеклось кровавое пятно. Лицо его горело яростью, весь его облик был полон отчаянного бесстрашия, которое дается в обмен на последнюю надежду.

– Ты, тварь! – бессмысленно и злобно сказал он, глядя прямо в глаза Дракону Судьбы, и напоминал самого Тора, что вышел на бой со Змеей Мидгард в последний день мира. – Сожрать меня хочешь? Думаешь, со мной ты весь Квиттинг сожрал? Подавишься!

И, внезапно вскинув секиру, кузнец бросился на золотого дракона. Порыв его был таким стремительным и мощным, что даже чудовище дернулось, и воздух в долине колыхнулся. Огромный змей вскинул голову, изливая из пасти поток желтого пламени, но Рам, обожженный и ослепленный, наудачу успел ударить его секирой по лапе. Белая вспышка взорвалась и скрыла их обоих. Режущий свист пронзил воздух и ушел куда-то вглубь.

И все исчезло. Больше не было в долине золотого чудовища, не было и Рама Резчика, последнего из трех квиттинских колдунов. На земле лежало золотое обручье в виде дракона с белыми камешками в глазах.

А потом две человеческие волны покатились в разные стороны. Не дожидаясь приказов, квитты отступали на запад, к Медному Лесу, а фьялли на юг, и даже Торбранд конунг не имел больше сил поднять свой чудесный меч. Квитты стремились к близкому, видному отсюда перевалу, но фьялли уже не могли их преследовать.

Нестройной толпой остатки квиттинского войска взбирались по короткому склону и стали исчезать за горой. А на одной из гор стояла маленькая фигурка, почти не видная среди сероватых гранитных валунов. Когда последние из квиттов миновали вершину горы, Дагейда подняла с земли камень и бросила его вниз по склону.

Камень гулко стукнул о выступ скалы, и вслед за этим раздался грохот. Гранитный выступ обломился, будто его ударил не маленький камешек, а меч в руке великана, и рухнул вниз. По пути он увлек за собой другие, и в долину у моря обрушилась целая лавина гранитных обломков. Перевал исчез, засыпанный острыми обломками скал. Дрожала земля, от дальних гор отражался грохот, и каменная пыль летела к небесам так же высоко и плотно, как недавно вздымалось подземное пламя Грюлы или золотая голова дракона. Она застлала небо, над долиной стало темно. «Солнце черно; земли канули в море, звезды срываются вниз с вышины…» [27]

Маленькая ведьма прыгала и хлопала в ладоши. Все в ней бурлило от ликования при виде той маленькой гибели мира, которую она сотворила своими маленькими ручками.

– Никто, никто сюда не войдет! – кричала она, подпрыгивая то на одной ножке, то на другой. – Медный Лес мой, мой, мой! Я одна здесь хозяйка! Кого хочу – пущу, а кого хочу – нет! И тебя не пущу! И ты не войдешь! Тебе со мной не справиться! Теперь я – ведьма Медного Леса!

Хёрдис Колдунья не слышала ее. Зато кое-кто из уходящих квиттов разбирал над горой невнятные дикие крики, и все знали, что торжествующая нечисть упивается людской бедой. Наступали те самые злые годы, что предсказали квиттам Стоячие Камни, и их единственным властителем становилась наследница древних великанов. «Годы настанут злые для мира… Поймете ль вы весть мою?» [28]

К усадьбе Речной Туман приближались фьялли. После битвы она осталась у них за спиной. Жители усадьбы в ужасе метались, не зная, куда деваться: фьялли были повсюду. В воздухе носились вести о жутком разгроме: чудовища, ведьма, камнепад…

Далла сидела в девичьей, судорожно прижимая к себе Бергвида. Мысли ее лихорадочно метались, в душе кипели злость и досада, обвиняющая досада на весь свет, не сумевший позаботиться о матери конунга. Все этот Эйвинд Гусь со своими глупостями – не мог найти лошадей вовремя! И Хельги Птичий Нос мог бы подумать, что кюна с ребенком осталась совсем близко от врагов! Слэтты предали… Они думают только о своей выгоде! И старый Хильмир, и его самодовольный сынок! Все, все думают только о себе, и никому нет дела, что мать конунга осталась одна, беззащитная…