Корни гор, кн. 2: Битва чудовищ

Торбранд молча смотрел на нее. Вот оно, самое главное, та цена, которую он заплатит за победу. Слова ведьмы отдавались у него в ушах, точно ее взгляд, неразрывно слитый с его взглядом, снова и снова повторял их. Она сказала что-то невозможное. Ее – в жены? Это существо, о котором он два с половиной года думал только с ненавистью и жаждой мести? Нет, дело не в этом. И раньше случались браки, заключенные врагами именно ради того, чтобы избавиться от ненависти и мести. Получалось по-разному. Ее – в жены? Это существо, в котором так мало человеческого? Все равно что троллиху или норну… Кому – конунгу фьяллей?

Но Торбранд не мог решиться сказать «нет». Она обещает ему слишком многое: меч и смерть великана, основы всей силы Квиттинга. Это – окончательная победа, и никакое оружие троллей больше не поможет квиттам устоять… Но дело даже не в этом. Она отдаст ему оружие и жизнь своего мужа, а значит, он будет обязан заменить убитого. Этот закон установлен еще до зарождения человеческого рода. Так жили боги, так жили великаны. И это правильный закон, если на нем стоит мир. И кому же, как не конунгу, поддержать древнюю основу мирового порядка? У кого еще найдутся силы? И кто обязан заплатить собой за благополучие всего племени?

Нет, и это не главное. Тридцать семь лет он искал свою судьбу, и вот она стояла перед ним. Странная судьба, нелегкая, некрасивая, непонятная, но неповторимая, именно его и ничья чужая. Как понять, что здесь главное? Да и какая разница? Судьба привела Торбранда к этой женщине, а ее – к нему. И он не может сказать нет, если хочет остаться собой.

– Я согласен,– сказал Торбранд.

Хёрдис молча смотрела на него. Никаких клятв они не требовали друг от друга: судьбе не лгут.

Когда вечером Свальнир вернулся в пещеру, Хёрдис сидела на пороге, свесив ноги наружу, и вертела в руках какой-то ремешок. Она завидела великана еще издалека: тот казался живой движущейся горой среди других, неподвижных. Мех неведомого зверя у него на плечах, жесткие черные волосы на голове мало чем отличались от деревьев, которыми были покрыты вершины гор. Вся долина содрогалась под тяжестью его шагов, и даже каменные стены пещеры загудели, точно приветствуя хозяина. Когда-то очень давно вид этой живой горы поверг Хёрдис в ужас: она отлично помнила, как сидела в какой-то крошечной ямке за можжевеловыми кустами и не дышала, слушая, как каменные ноги грохочут прямо над головой. Но те времена прошли. Теперь она не боится. И не будет бояться никогда.

Приближение великана не заставило Хёрдис поднять глаза: тоже мне, событие! Она часто встречала муженька полным равнодушием (кроме тех случаев, когда была в настроении его бранить), и Свальнир не увидел в этом ничего необычного. На одном плече у него лежала туша убитого оленя с разможженной головой (силу не рассчитал), а на другом сидела, вцепившись в мех накидки, Дагейда. Сначала Свальнир снял с плеча Дагейду и пустил дочку в пещеру; маленькая ведьма с визгом бросилась к Хёрдис, но та оттолкнула ее. Дагейда запрыгала рядом. Хёрдис с отвращением посмотрела на собственное порождение: Дагейда лишь немного уступала матери ростом, густая копна рыжих и тусклых, как опавшая хвоя, волос окутывала ее, как шкура зверя, а на маленьком бледном личике с острыми и недобрыми чертами ясно проступало что-то нечеловеческое. Дагейда была человеком только по внешней видимости, а душа в ней – от Медного Леса. И сейчас Хёрдис ощутила такое нестерпимое, до последней грани дошедшее отвращение к своему порождению, что не могла смотреть и отвернулась.

Свальнир тем временем пролез в пещеру, сбросил на пол оленью тушу, но не ушел в глубину, а так и остался стоять на четвереньках, принюхиваясь.

– Что ты тут завис? – раздраженно крикнула Хёрдис. – Отойди, ты мне свет загораживаешь. Разучился ходить на двух ногах? Совсем одичал!

– Чем здесь пахнет? – Свальнир повернул к ней огромное темное лицо. – Человеком! Скажешь, к тебе опять приходил любовник?

Очертания его бровей, носа и рта напоминали трещины в древних скалах, а в глазах была страшная, затягивающая чернота. Привыкнув ко всему, к этой черноте в глазах великана Хёрдис не могла привыкнуть: именно она день за днем вытягивала из нее жизнь. Кривясь от тошнотворной, давящей ненависти, она резко отвернулась и крикнула:

– Ты глупее пня! Это новое сердце для Жадного, ясно тебе? – Она помахала маленьким кожаным мешочком. – От него и пахнет! Проваливай спать и не путайся у меня под ногами! Хорошо бы опять прогнать тебя искать моего любовника, чтобы я хоть от тебя отдохнула, да уж больно громко ты топаешь по горам! Поспать не даешь!