Кормильцев. Космос как воспоминание

Александр Кушнир Кормильцев. Космос как воспоминание

Настоящий материал произведен иностранными агентами либо касается деятельности иностранных агентов: Бориса Гребенщикова, Андрея Макаревича, Артемия Троицкого, «Голоса Америки», Михаила Козырева, Ильи Пономарева, Александра Плющева.

Я умылся из крана холодной водой,
Смыл с ресниц и бровей серый пепел камней.
Я не знаю и сам, отчего так устал,
Хотя, кажется, жил только несколько дней.

Пил вино жарким летом – очнулся в снегу,
Спать ложился брюнетом – проснулся седым.
Что случилось со мной – сам понять не могу,
А на сердце печаль и над городом дым.

Это наша дорога
сгорает у нас за спиной…
Сколько нужно ей дней,
чтоб совсем до конца догореть?
Золотой дирижабль
в ожиданье висит надо мной.
Я еще не хочу умирать,
Я уже не боюсь умереть.

Где-то в сердце Европы с дубовых столов
Важный кельнер сотрет нашу черную тень.
Докурив сигареты, мы выходим за дверь.
И сгущается дым, и кончается день.

Это наша дорога
сгорает у нас за спиной,
Сколько нужно ей дней,
чтоб совсем до конца догореть?
Золотой дирижабль
в ожидании висит надо мной.
Я еще не хочу умирать,
Я уже не боюсь умереть.

И. В. Кормильцев

Станция серой ветки называлась «Нахимовский проспект». Хозяина съемной квартиры, расположенной рядом с метро, звали Илья Кормильцев. Я опаздывал на интервью с ним, но застал идеолога «Наутилуса» благостно витающим в мыслях где-то далеко. На залитой солнцем кухне «великий русский поэт», как ласково называли его друзья, приготовил завтрак по-итальянски и начал вещать неудержимым потоком, бушующим в русле между Дэвидом Линчем и Дэвидом Боуи.

Дело было осенью 1995 года. Мы познакомились всего пару недель назад, когда Кормильцев приехал ко мне на Шаболовку с предложением написать историю «Наутилуса» для интерактивного проекта «Погружение». Несмотря на то, что мы виделись впервые и порой общались на разных языках, ощущение от встречи было мощным.

Тогда я работал над книгой «100 магнитоальбомов советского рока», и Кормильцев был одним из ее героев. Приехав с ответным визитом на Нахимовский проспект, я держал паузу до тех пор, пока Илья не вспомнил о теме встречи – поговорить про «Урфин Джюс», «Наутилус», Настю Полеву и магнитофонную субкультуру восьмидесятых. Хозяин в нелепом полосатом халатике не спеша поднялся с дивана и достал со шкафа архив. Запахло добычей, и я включил диктофон.

Следующие несколько часов Илья Валерьевич обстоятельно отвечал на мои вопросы, а в конце беседы подарил самодельную книжку-раскладушку – с черно-белыми фотографиями, сделанными во время записи «Урфин Джюсом» легендарного альбома «Пятнашка». «У меня при очередном переезде она точно затеряется, а ты ее сохрани», – сказал поэт на прощание.

Что скрывать, я не на шутку впечатлился. И прозвучавшими историями, и подарком, и масштабом личности самого Кормильцева. Так случилось, что голубенькая кассета с этим интервью сохранилась. Она и стала импульсом для написания этой книги.

Теряя невинность / Вместо предисловия

Страстная идея всегда ищет выразительные формы.

Константин Леонтьев

Весной 1984 года молодой поэт Илья Кормильцев впервые выбрался на фестиваль Ленинградского рок-клуба, где наблюдал чудо. Оглушенный концертами «Аквариума», «Зоопарка» и «Кино», он понял, что жить по-прежнему нельзя. И начать решительные перемены лучше всего с информационно-технической революции.

В то лето события разворачивались стремительно. Где-то в Москве Илья запеленговал двух дипломатов, которые привезли из Китая невиданное чудо техники – четырехканальную портастудию фирмы Sony. Называть ее профессиональной можно было лишь условно, поскольку студия предназначалась для японских балбесов, которые могли в домашних условиях петь караоке или записывать всякие роки-шмоки. Но Кормильцев четко понял, что именно это приспособление может перевернуть ситуацию в родном Свердловске.