Корм

Из подваливших звездолетов высыпал такой все смазливый народ, что в другой раз черт знает чего бы ни дал, лишь бы избежать с ним знакомства. Нечесаные бороды с блестками седины и капусты приятно обрамляли эти сизые, примятые жизнью ряшки. Бледно-волосатые пузики аккуратно свешивались у многих через щель между трикотанами и майкой, как тесто, вылезающее из кадки. В воздухе (а встреча происходила на астероиде, вокруг которого, по счастью, оказался воздух) густо пахнуло настойками, наливками, коньячком, водочкой, пивом и одеколоном. Не считая закуски, которой пахнуло тоже неслабо.

— Вот, рекомендую! — заорал Перепетуев, обращаясь к толпе, — мой лучший друг, мой друг бесценный, заводила детских игр и разводила юношеских драк, Павел… как тебя?

— Клим Евграфович…

— Ах да, конечно! — Перепетуев снова жахнул себя по лбу. — Ну да вздор! А вот знаешь ли ты, дражайший мой Глеб Егорыч, кто перед тобой?

Он широко обвел рукой нетрезвую компанию. Та с готовностью осклабилась щербатыми улыбками, видно любила слушать предстоящий дифирамб.

— Пред тобою, трепещи ничтожный, яко же и сам трепещу… — Фома Сильвестрович вдохновенно простер обе руки, — цвет отечественной словесности! Мастера шуршательной литературы! Лучшие и знаменитейшие нуль-шишиги!

Мастера послушно зарделись от смущения и тихо зашуршали меж собой.

— Весьма польщен, — сказал я, чтобы что-нибудь сказать. О нуль-шишигах я слышал впервые.

— Вот хорошо что ты нам попался! — все больше ликовал Перепетуев. — Мы тебя с собой возьмем!

Я протестующе замотал головой.

— Извини, Фома Сильвестрович, не могу! Я человек не военный, мне столько водки нельзя!

Перепетуев возмутился.

— При чем здесь военный — невоенный?! Это же — искусство… — с обидой сказал он и, помолчав, добавил, — … водку пить. Ну да я не о том. Мы тебя, чудака, читателем сделаем! Читать умеешь?

— Кое-как… — осторожно отозвался я, — Гоголь там, Достоевский, Стру…

— Вздор, все вздор! — оборвал меня Фома Сильвестрович. — Теперь будешь читать только шуршавчики с продолжением! А то, понимаешь… — он понизил голос и наклонился ко мне, — … у некоторых наших нуль-шишигов совсем читателей нет…

Вот это попался, подумал я. Перепетуев сочувственно качал головой.

— А ты-то сам что же, Фома Сильвестрович? — спросил я его.

— Я — другое дело! Я, брат, не читатель. Я — фен.

— Для просушки, что ли? — у меня вырвалась невольная ухмылка.

Он с размаху хлопнул меня по спине.

— Молодец! Быстро схватываешь! Вот такой читатель нам и нужен, правда, ребяты?… У ребят, понимаешь, воды многовато в шуршавчиках, — пояснил он, не шуршательная выходит литература, а хлюпательная. Читатели ее не заглатывают, а фены — ничего, справляются. Если, конечно, перед этим, как следует, осушить. Эх, люблю я это дело! — он повернулся к своей команде и зычно воззвал:

— Ну что, ребяты, осушим по одной?

— Осушим!!! — ответил дружный хор голосов.

— По звездолетам! — распорядился Перепетуев — Всем принять анабиоз, расползтись по дырам и шуршать! Ну, Глеб Егорыч, — обратился он ко мне, полезай и ты. Места всем хватит. У меня вместо кают черные дыры приспособлены…

— А далеко ли вы теперь летите?

— Я их, голубчиков, кормить везу, — отечески улыбнулся Фома Сильвестрович. — Им за шуршавчики денег-то с гулькин хвост платят, да и те телеграфом высылают. А телеграф, сам знаешь, штука медленная, сигналы распространяет со скоростью света. Вот они тысячелетиями и ждут гонораров своих. Поэтому мы с феньём решили корма раздавать. Рос-корм, Интерпресс-корм… сейчас вот на Волга-корм летим. Рыбалка там — закачаешься! Не забыть на Дюну залететь, червей накопать…

Через минуту я сидел в ходовой рубке перепетуевского «Студебеккера» и чокался с хозяином первой порцией анабиоза. Кустодиевские барышни, глупо хохоча, нарезали закуску. В иллюминаторе однообразно проносились звезды. От тихого гудения двигателей и шуршания за стеной начинало клонить ко сну.

— Э, нет, мил человек! — растолкал меня Фома Сильверстович. — Дрыхнуть я и сам могу! А кто будет шуршавчики читать?! На-ка, вот, тебе первую подборочку, — он вывалил на пульт передо мной охапку разрозненных листков. — Называется «Рваная грелка». Ты только начни — тебя потом за уши не оттянешь!

Я окинул взглядом весь чудовищный объем «Грелки» и залпом осушил полный стакан анабиоза. Сейчас же в голову ударил доплеровский эффект — звезды в иллюминаторе окрасились в разнообразные веселенькие цвета. А нуль-шишиги все шуршали в черных дырах, сетуя на падение скорости света…

март 2002 г.