Коричневая трагедия

Этакий кровавый театр. Но все же театр!

Чтобы увидеть истинное лицо национал-социализма, понять его реальную, глубинную суть, нужно поехать в провинцию, куда-нибудь в самую глушь.

Прежде я уже показывал вам военную среду на примере одного вестфальского кавалеристского гарнизона. Теперь же я направлялся из Берлина в Рейнскую область через Кассель и Дюссельдорф, и мне представлялся случай изучить вблизи настроения провинциальной мелкой буржуазии. Давайте же сойдем на любой, первой попавшейся, станции — предположим, где-нибудь в княжестве Вальдек (Я не уверен, что нацистские власти поощряют такого рода туризм. Поэтому прошу простить меня за неопределенность — я не стану точно указывать имена друзей и места, где вел свои наблюдения.)

Итак, Шранк-старший поджидал меня в гостинице «Кайзерхоф».

* * *

Представьте себе — мы принципиально остаемся в области гипотетического, иначе вся семья Шранков погибнет в концлагере, — так вот, представьте себе один из тех прелестных, безмятежных, идеально чистеньких городишек, которые украшают собой западную часть Германии. Веселые домики с яркими разноцветными ставнями и сизыми или красными черепичными крышами, накрывающими их, точно голубиные крылья. Всюду вековые деревья, парки с бегущими в них ручьями. И ни одного непристойного или скрюченного памятника политическим деятелям, которые оскверняют наши города.

Словом, самая подходящая обстановка для мирной жизни.

С пяти часов вечера в Кайзерхоф, куда сходится поразвлечься местная молодежь, играет музыка — причем хорошая. А гитлеровские сановники, важные шишки собираются в пивной на первом этаже Адольф-Гитлер-бау — массивного, мрачного пятиэтажного здания, которое по ночам, под суровым ветром, возвышается светящейся бетонной громадой над россыпью скромных домишек.

Если же вы хотите увидеть сокровенные глубины городка, зайдите в гостиницу «Бернгардт» (там вкусно кормят). Это комфортабельное, солидное пристанище, где останавливаются на полпути к кладбищу живые покойники: окрестные аристократы, проедающие и пропивающие последние остатки фамильных имений, скучающие отставные полковники, бывшие сановники, «тайные советники» княжеского двора — жеманные, чопорные привидения.

— Wie Bruten, wie Bestien! Дикари, скоты! — повторяет Шранк, говоря о варварах в коричневых рубашках, которые правят теперь этой райской глухоманью и только что обратили его младшего брата в национал-социализм.

* * *

Сам он, старший брат, ведет дела в Берлине, а всего Шранков в этой доброй старой провинции трое. Отец, хороший адвокат, яростный реакционер, был в правой оппозиции во времена социализма и парламентской республики. Этот Шранк-отец уже в преклонных годах женился на девушке из богатого старинного буржуазного рода. Она родила ему сына — второго, последнего, любимчика, прелестного, белокурого, с нежным девичьим личиком, которому исполнилось пятнадцать лет 30 января, в тот самый день, когда разразилась «национальная революция», о которой мечтал весь клан Шранков[13].

Эгон посещает Realschule, муниципальную школу. Как каждый уважающий себя буржуазный подросток, он записан в штальхельмюгенд[14], носит зеленую рубашку и фуражку с красно-белой кокардой.

Бедняки, сыновья нищих служащих, не вылезающих из долгов крестьян, почти разорившихся мелких торговцев носят коричневые рубашки, грязные штаны и грубые ботинки. Раньше тут водились еще юные марксисты, молоденькие евреи и сыновья «бонз», то есть профсоюзных работников. Но зеленые и коричневые рубашки задали им такого жару, что те исчезли.

Как только пришел к власти Гитлер, для зеленорубашечников настали плохие времена. Мальчишки в своих действиях логичнее взрослых. Гитлеру понадобилось полгода, чтобы избавиться от реакционера Гугенберга[15]. А в этой провинциальной школе уже через несколько дней после нацистской победы «коричневые рубашки» расквасили носы «зеленым» реакционерам.

Может быть, хотя бы дирекция школы встала на защиту детей из состоятельных семей? Нет.

Странный симптом: некоторые учителя, держа нос по ветру, начинают потихоньку и сами приходить на уроки в коричневых рубашках.

Эгон не трус. Он не сдается, как многие другие. Когда он возвращается из школы с вырванными клоками волос, мать обнимает его, как героя, а отец гордо кивает.

— Нужно уметь страдать за свою партию.

…Но вот на парнишку сыплются не только тумаки, но и наказания — к гонениям неформальным присоединяются официальные. Бедный малый каждый день приходит униженный, с разбитой физиономией (его избивают каждый день). Мать плачет. А отец мрачнеет — о старом адвокате ходят дурные слухи: «Он против власти. Он запрещает своему сыну вступать в гитлерюгенд».

Бедный старик ничего не запрещает. Это мальчик не хочет якшаться с коричневой шантрапой. Даже несмотря на то, что директор школы пишет родителям ядовито-вежливые письма с угрозами отчислить его за дурное поведение.