Корабль умников

«Выпить на планете Грамм было негде. И нечего. Сухой закон. Такой сухой, что даже банка пива могла обернуться для нарушителя пожизненным заключением. Последних самогонщиков тут вывели триста лет назад, когда население Грамма насчитывало около пятисот человек.

Планета закоренелых трезвенников. Рехнуться можно.

Однако с местными традициями принято считаться. Всяческую дурь нужно было оставлять на орбите. И проходить контроль на наличие алкоголя в крови. Или еще чего.

Тому, кто пытался обойти антиалкогольный закон, грозили чудовищные санкции, в числе прочего – лишение визы, на веки вечные. И ему, и компании–грузополучателю. Зачем такие строгости, никто не знал. Закон не комментировался. Ну и все, кто летал сюда по долгу службы, молча, скрежеща зубами, сносили это издевательство.

А спрашивается – почему? Грамминий… Редчайший природный минерал. Основа супертехнологий и все такое…

Во время полета – сухой закон. И на «берегу» – сухой закон. Три дня в увольнении, твердая почва под ногами и – ни грамма! Грамм называется…

Думаю, что и в этот раз мы бы стерпели. Не впервой. Но случилась у нашего капитана заминка с документацией. Запрос туда, запрос сюда… Бюрократия… И пока сигнал дойдет… Обычные три дня под разгрузкой–погрузкой обернулись двумя неделями. Вот так.

Мы всюду ходили вдвоем, я и мой одноклассник, а ныне еще и напарник, вахтенный бортинженер Дионис Грецки.

В гостинице мы взяли номер на двоих, подешевле. И почти не вылезали из него, пялясь в экран. Поскольку этот чертов Грамм был у нас в печенках.

На исходе шестых суток два старых космических волка – затосковали.

– В основе любой традиции лежит предрассудок, – изрек вахтенный бортинженер, занимавший в пространстве горизонтальное положение.

Более часа он пребывал в состоянии мрачной задумчивости. Сказанное, видимо, являлось конечным продуктом его размышлений.

– И, как правило, очень вредный предрассудок, – отозвался я, также занимая в пространстве горизонтальное положение.

Я догадывался, что имеет в виду мой напарник. Но я понятия не имел, насколько решительно он настроен.

Лишь когда я увидел в его руках тонкую металлическую трубку, изогнутую змеей, до меня дошло окончательно: мой товарищ готов бросить вызов местным предрассудкам.

В его глазах горел огонь.

Мы встретились с ним взглядами.

И поняли друг друга без слов.

Этот миг решил нашу судьбу.

Н–да…

Предоставив бортинженеру с увлечением решать технические проблемы, я устремился на улицу, чтобы купить в магазинах сырье. Действовать приходилось крайне осторожно. Поскольку на Грамме даже слова «я пьян от любви» считались крамолой.

Не стану описывать то нетерпение, с которым я и мой напарник ходили вокруг аппарата. И как принюхивались. Как глотали слюну. Как дрожали руки Диониса, когда он наливал по первой.

Вряд ли это был самый лучший напиток в моей жизни, однако мне он показался лучшим. Вахтенному бортинженеру – тоже.

Нагрузились мы с ним быстро и основательно. Внутри стало тепло, уютно.

Я включил музыку на полную громкость.

Все немного покачивалось.

Как давно же мы не испытывали этого райского состояния!

Блаженство мягко вошло в наши сердца. А вслед за ним – благодушие.

В этот момент я остро почувствовал, до чего же славный парень Ди Грецки и до чего же я его уважаю.

Мне захотелось выяснить, а уважает ли он меня. Было бы очень приятно узнать, что наше уважение – взаимно.

Я открыл рот, чтобы задать напарнику сакраментальный вопрос, но тут в нашу дверь постучали.

– Кто бы это мог быть? – пробормотал я, вылезая из кресла.

– Может, ребята? – предположил Ди. – У них ведь нюх на выпивку – сам знаешь.

И он оказался прав.

Едва не сбив меня с ног, в номер, горя нетерпением, ввалились трое из экипажа нашего грузовика.

В комнате стоял запах винокуренного завода. Он подействовал на гостей вдохновляющим образом. С этой минуты еще трое борцов с предрассудками деятельно включались в работу. И очень скоро они шли голова к голове с нами.

Заплыв разворачивался.

Это была настоящая мужская вечеринка, в которой цель – ничто, движение – все.

И радостные лица друзей, таких уважаемых, слились для меня скоро в сплошной хоровод. А потом я увидел карусель. Шум стоял невообразимый. Говорили все сразу и – не жалея глоток.

Я прилег на кровать. Мне показалось, что я лечу то ли на русских горках, то ли – на американских. Встряхнув головой, я обнаружил себя в исходной позиции. Но что–то изменилось. Да, изменилось. Если раньше только пол игриво покачивался под ногами, то теперь и моя кровать решила проявить норов, попытавшись выскочить из–под меня.

Я натянул поводья и строго прикрикнул на нее.

То же проделал со своей кроватью бортинженер, для чего, из чувства солидарности, прилег на нее.

– Вот–вот! – поддержал нас вахтенный штурман. – Потакать им нельзя!

Он встал с кресла и шагнул ко мне, желая развить эту мысль более широко. Однако свалился по дороге. И остался лежать на полу, разнообразя нашу беседу могущими всхрапами. Его кресло – ожило и принялось скакать по комнате, словно желая помять копытами своего недавнего седока.

Всем это показалось недопустимой вольностью.