– Попробуйте, возьмите меня! – проревел он, бросая им вызов. – Ну, валяйте, лезьте на борт, паршивая мелюзга! Вы найдете здесь только смерть! Смерть!
От него ощутимо веяло сумасшествием. Оно распространялось, словно густой запах, от которого не отфыркнешься, выбрасывая из ноздрей. Оно подействовало на всех. Бесстрашные пираты испуганно съежились, втягивая головы в плечи. Альтия побелела как полотно, Янтарь пошатнулась. У Лопа с лица пропала улыбка, лишь глаза продолжали гореть лихорадочным блеском.
– Я пас, – сипло пробормотал один из пиратов. И, мгновенным движением юркнув через фальшборт, соскользнул вниз по канату. Еще миг – и вслед за первым молча ретировался второй.
– Назад, скоты! – заорал предводитель, но люди не слушали.
Оставшись наконец в одиночестве, он – делать-то нечего! – тоже потянулся было к канату. И вот тут на него насела Альтия. Их сабли скрестились. Пираты снизу призывали его поторопиться, дескать, они возвращаются к своему кораблю.
– Этого мы оставим себе! – крикнула Альтия. – Пусть-ка расскажет нам, что ему известно о Кенните! Янтарь, сбрасывай крюк! Лоп, держи его, держи!
Лоп понял команду «держать» весьма своеобразно. Сила есть – ума, как известно, не надо. Его дубина свистнула в могучем размахе и едва не раскроила череп ни в чем не повинной Янтарь, а в следующий миг полновесно соприкоснулась с головой морского разбойника. Татуированный громила свалился как сноп, а матрос в восторге затеял победную пляску, без конца повторяя:
– Эй, я достал его! Я все-таки уложил одного!
«Ну что, получила?..»
Да еще у Клефа на глазах.
И не то чтобы ей так уж хотелось сражаться и убивать. Са свидетельница: ее до сих пор трясло от пережитого в битве. Тот миг, когда абордажные команды рванулись через борт «Совершенного», превратил ее в трепещущий комок нервов, и это состояние, должно быть, не скоро пройдет. Но она не забилась в истерике, не удрала прятаться, не потеряла способности соображать – гнала прочь страх и делала то, что следовало делать. И ей, дуре, казалось, будто она очень даже неплохо справлялась со своими обязанностями. Зря казалось, наверное. Она-то хотела доказать Брэшену, что является моряком ничуть не хуже всех прочих. Достойным начальником на корабле. А он очень доходчиво объяснил, какова ей на самом деле цена.
Она покинула палубу и отправилась наверх по снастям, якобы для того, чтобы проверить насчет погони. На самом деле ей хотелось провести некоторое время в одиночестве и тишине. Пока до греха не дошло. Прошлый раз, когда ей случилось впасть в подобный же гнев, тому причиной был Кайл. Но чтобы Брэшен – Брэшен! – сумел точно так же ее оскорбить? Невозможно поверить…
Забравшись повыше, она прижалась лбом к натянутому, едва слышно гудящему, как струна, канату и закрыла глаза. До сего дня она полагала, будто Брэшен ее уважал. Более того – она имела основания думать, что была не вполне безразлична ему.
И вот вам пожалуйста.
Особенно здорово все выглядело на фоне того, как тщательно она избегала любого сближения с ним, избегала даже ценой насилия над собственным чувством, – все ради того, чтобы доказать, какая она сильная и независимая. И конечно, ради поддержания дисциплины на корабле. А он? Неужели он видел в ней всего лишь игрушку? Забаву, которую он со спокойной душой отодвинул в сторонку, дорвавшись до капитанства?
Она чувствовала, что осталась ни с чем. У нее отняли право по-женски любить его… но не позволили взамен стать равным и уважаемым членом команды. Так кем же, позвольте спросить, она была для него? Кем? Или чем? Лишним багажом на борту? Источником нежеланного беспокойства?
Когда на них напали, он увидел в ней не боевого товарища, способного прийти на выручку, – нет, она была скорее помехой, ведь он разрывался между обязанностью защитить свой корабль и необходимостью оберегать эту дуру.