Корабль ночи

Свернувшаяся кровь у круглого отверстия, зиявшего в крышке люка, отмечала место гибели молодого человека. Кип поводил фонарем: бурые кляксы – словно кто-то яростно отряхивал здесь малярную кисть. Под ногами тихонько поскрипывал деревянный настил палубы, крысиная возня наполняла док смутным эхом.

Потом приятели не сговариваясь направили лучи фонарей в отверстие.

Внутрь лодки вел трап, но внизу на первый взгляд было не развернуться. Мур нагнулся пониже и стал под разными углами высвечивать внутренность корабля. Луч фонарика на мгновение выхватывал из мрака трубы, голые переборки, толстые пучки проводов, и тут же возвращал их во тьму. Прямо под отверстием Мур разглядел пол – над ржавыми листами обшивки стояло на три дюйма воды – и увидел свое отражение: бесформенную тень без лица.

Кип, зажав в зубах спичку, прерывисто дыша и нащупывая ногой стальные перекладины, стал осторожно спускаться в отверстие. Он ступил на пол, расплескав воду, и стал ждать Мура.

Они стояли в узком, тесном отсеке, забитом трубами, маховиками и сложными механизмами. Кип посветил по сторонам и показал Муру в носовой части отсека четыре задраенных трубы торпедного аппарата. Их крышки величиной и формой напоминали перевернутые литавры. Над полом на стальных направляющих-рельсах приподнимались две торпеды; направляющие были в черных комьях засохшей смазки с зелеными прожилками плесени, но сами торпеды казались почти чистыми. Мур погладил одну из них.

– Осторожно, – предостерег Кип; звук его голоса жутковатым эхом прокатился между переборками. Он снова повел вокруг лучом фонаря и осветил тонкие заплесневелые тюфяки, подвешенные на цепях так, чтобы их легко можно было свернуть. Узкий проход между ними вел в недра лодки. Под нижними койками в специальных креплениях размещались торпеды. Кип посветил на переборки; между тюфяками виднелись фотографии – сильно выцветшие, почти неразличимые: молодая темноволосая женщина улыбалась фотографу в луна-парке, пара средних лет сидела в обнимку на скамейке у фонтана, рядом висел похожий на открытку снимок огромного дома в лесу, а по соседству молодая блондинка на лыжах на фоне заснеженных гор махала рукой утраченному возлюбленному.

Все возможные закутки и щели были забиты штабелями деревянных ящиков. Из перевернутого ведра выплеснулось и застыло что-то белое, густое, комковатое. Везде присутствовал отвратительный налет тлена; беспризорный ботинок, подхваченный крохотными волнами, созданными движением незваных гостей, стукнулся о торпеду. Мур опустил фонарик и увидел в полутемном углу похожие на осьминога лохмотья рубашки и подумал: а что случилось с хозяином?

Кип прошлепал по воде, нагнулся и поднял рубашку. Она тотчас расползлась желтоватыми клочьями, сразу налипшими на пальцы констебля. Он завороженно поднес к свету один такой клочок и вдруг резким движением стряхнул его в воду. Обрывки рубашки уплыли под подвесную койку. Кип вытер руку о штаны.

Впереди открывался длинный коридор. Воздух здесь был спертый, зловонный – Кипу стало трудно дышать. Возможно, пока не вскрыли люк, здесь вовсе не было воздуха, но и после этого лодка проветрилась недостаточно. Запах погоста перебивал другой, не менее неприятный запах: раздражающий, приторно-сладкий, разъедающий легкие. Какой– то отравляющий газ? Нечто, копившееся внутри лодки сорок с лишним лет? Кип подождал, пока луч фонарика Мура догонит его, и, пригибаясь, осторожно двинулся вперед, то и дело ныряя под какие-то трубы. Темнота встревоженно шарахнулась от света, заметались в поисках укрытия маленькие тени. Кип с Муром не могли идти рядом – коридор был недостаточно широк. Они словно вползали через глотку громадного зверя в дебри органов, тканей и костей, напитанные влагой как губка.

– Боже! – Тихий голос Мура эхом вернулся к нему, отразившись от переборок. – Здесь же нечем дышать, это какой-то клаустрофобический кошмар!..

По центру подволока змеилась толстая труба, этакий ржавый хребет лодки. Кип направил фонарь на один из боковых просветов – там оказалась артелка, тесно заставленная ящиками. Две подвесных койки, привинченный к железному полу стол, с потолка свисают в ряд белые рубашки и такие же рубашки лежат в воде… Констебль пошел дальше; с пола из-под его башмаков поднимались облачка хлопьев грязи и ржавчины.

Когда-то здесь нес службу экипаж – часть исправно работающей системы, винтики в страшном оружейном механизме. Как им удавалось день за днем, неделю за неделей сохранять здесь здравый рассудок, оставалось только догадываться. Запахи человеческого тела, пота, сигаретного дыма и мочи, перемешанные с вонью солярки и машинного масла должны были быть поистине невыносимы. Даже сейчас Муру казалось, что он заперт в ловушке, словно подволок и переборки медленно смыкались вокруг него, а сам он шел не вперед, а куда-то вниз. Горло, в котором поначалу просто першило, теперь жгло огнем, а когда он сделал осторожный, медленный вдох, легкие как ошпарило. Он услышал, как Кип надсадно кашлянул – раз, другой.