КОРАБЛЬ МЕРТВЫХ

–Конечно, - добавил он, - это не изменит вашей судьбы. Военные законы исполняются у нас по всей строгости и не щадят никого.

–Но война уже окончилась, мистер лейтенант, - сказал я.

–Разумеется. Но мы находимся еще на военном положении и, вероятно, будем находиться до тех пор, пока не будут урегулированы все наши договоры. Наши пограничные крепости не изменили своего регламента ни в одном пункте, он и в настоящий момент применяется так же строго, как и во время войны. Испанская граница, благодаря угрожающему положению в северо-американских колониях, считается нашим военным министерством более опасной зоной, нежели западная граница.

Меня очень мало интересовало то, что он рассказывал мне о регламентах и опасных зонах. Какое мне дело до французской политики? После моего здорового послеобеденного сна меня интересовало совсем другое, и это-то мне и хотелось теперь узнать.

Он направился к выходу, но обернулся, взглянул мне в лицо и, улыбаясь, спросил:

–Надеюсь, вы чувствуете себя хорошо? Довольны ли вы обедом?

–Да, благодарю вас.

Нет, я не мог удержаться, чтобы не спросить:

–Простите, господин лейтенант, получу ли я и ужин?

–Разумеется. Не думаете ли вы, что мы дадим вам умереть голодной смертью? Хотя вы и бош, но с голоду умереть мы вам не дадим. Через несколько минут вы получите кофе.

Я замялся немного, мне не хотелось быть невежливым с человеком, оказавшим мне гостеприимство. Но затем я подумал: зачем приговоренному к смерти быть вежливым?!

–Простите, господин лейтенант, мне и к ужину подадут двойную офицерскую порцию?

–Само собой разумеется. А как же вы думали? Это у нас полагается по уставу. Ведь это ваш последний день. Не отошлем же мы вас на тот свет с тем, чтобы вы поминали нас лихом.

–Будьте покойны, господин лейтенант, я сохраню о вашем форте самые лучшие воспоминания. Вы можете расстрелять меня со спокойной совестью. Только не в тот момент, когда на столе будет стоять офицерский ужин, двойная порция. Это было бы слишком жестоко с вашей стороны, я никогда бы вам этого не простил и, по прибытии туда, сейчас же на вас пожаловался бы.

Офицер смотрел на меня некоторое время, словно не понимая того, что я говорю. Да ему и трудно было понять мою ломаную речь. Но потом он понял и расхохотался так, что не в силах был устоять на ногах и повалился на стол. Оба солдата тоже кое-что уловили, но сущности так и не поняли. Они стояли неподвижно, как манекены. Но смех лейтенанта заразил наконец и их, и они смеялись, не зная, в чем дело и кто был причиной этого смеха.

Командир вернулся в крепость очень рано, и уже в семь часов утра меня повели к нему.

–Разве вы не видели дощечек?

–Каких дощечек?

–Дощечек, на которых значится, что здесь военный лагерь и что тот, кто будет найден на территории лагеря, подлежит военно-полевому суду, то есть без суда и следствия приговаривается к расстрелу.

–Это я уже знаю.

–Значит, вы не видели дощечек?

–Нет. А если и видел, то не обратил на них внимания. А кроме того, я все равно не смог бы прочесть того, что на них написано. Прочесть еще смог бы, но все равно ничего не понял бы.

–Вы голландец, не так ли?

–Нет, я бош.

Если бы я сказал, что я сам дьявол и пришел сюда прямо из ада, чтобы лично препроводить туда коменданта, он не смог бы сделать более удивленного лица.

–Я думал, что вы голландец. Вы офицер германской армии или, по крайней мере, бывший офицер, не правда ли?

–Нет, я никогда не служил в германской армии.

–Почему?

–Я пацифист и просидел всю войну в тюрьме.

–За шпионаж?

–Нет, немцы посадили меня из боязни, что я не позволю им воевать. Они так испугались, что упрятали меня и еще полдюжины людей.

–Значит, вы и полдюжины ваших товарищей могли помешать войне?

–По крайней мере, боши были такого мнения. Раньше я не знал, что я - такая сила. Но потом догадался, так как иначе им незачем было бы сажать меня на замок.

–В какой крепости вы сидели?

–В… в… Зюдфалии.

–В каком городе?

–В Дейтшенбурге.

–Я никогда не слыхал такого названия.

–Да его и трудно услышать. Это совершенно секретная крепость, и даже сами боши не знают о ее существовании.

Комендант обратился к лейтенанту:

–Вы знали, что этот человек немец?

–Так точно, он сразу мне это сказал.

–Сразу, без всяких уверток?

–Так точно.

–Не было ли при нем фотографического аппарата, карт, снимков, чертежей, плана или чего-нибудь в этом роде?

–По-видимому, нет. Я не велел его обыскивать, но он оставался все время под надзором и ничего не мог спрятать.

–Вы поступили правильно. Посмотрим, что у него есть.

Вошли два капрала и принялись меня обыскивать. Но им не повезло. Несколько франков, изорванный носовой платок, маленький гребень и кусок мыла - это было все, что они нашли. Мыло я носил с собой как доказательство того, что принадлежу к цивилизованной расе, потому что по моей внешности это не всегда можно было установить. А в доказательстве я иной раз нуждался.

–Разрежьте мыло, - приказал капралу командир.

Но и внутри не оказалось ничего, кроме мыла. Очевидно, комендант надеялся найти там шоколад.

Потом меня заставили снять сапоги и носки и тщательно их исследовали.