После «Йорики» истории о рабах и о кораблях, перевозящих невольников, меня уже никак не впечатляют. Никаким рабам не приходилось так тяжело, как нам. Никогда рабы не были такими голодными, такими усталыми, как мы. Рабы были товаром, а товар нужно продать по подходящей цене, поэтому о рабах как-то заботились. За истощенных, никому не нужных невольников не выручишь хороших денег. Надо оправдать риск дальних перевозок. А вот палубные работники – это просто твари, которых никто и страховать не хочет. Они свободные люди, но желание заработать гонит их на любой, даже самый подозрительный корабль. А там их будут гонять до смертного истощения. А если ты умрешь, тебя выбросят за борт. А если понадобится, ты отстоишь две вахты подряд, а потом и третью. Все подряд. И при этом ты будешь есть только то, что тебе дают, и пить только ту воду, которая уже протухла. Потому что шкипер хочет сэкономить на тебе, у него есть семья и уж она-то никак не должна голодать. Ну да, моряки редко бывают сытыми, но так распорядилась жизнь. Морские истории много говорят о кораблях и матросах. Но если внимательно присмотреться, сразу увидишь, что все эти романтичные истории посвящены кораблям, вывозящим богатых туристов на прогулку. Моряки там что-то вроде оперных певцов, которые делают маникюр и обожают тоску по оставленным где-то девушкам.
26
С моряками, валявшимися на соседних койках, я успел обменяться едва ли тремя-четырьмя словами. Узнав, что мне не полагается ни матраса, ни одеяла, ни подушки, я тоже потерял интерес к соседям. Где-то над нами слышался грохот и лязг цепей, вытягивающих якорь из воды, шум машин, суета, брань, беготня – все, что обычно и происходит при выводе корабля в море. Эта суматоха всегда меня раздражает. Я чувствую себя хорошо только в открытом море. Неважно – идет корабль в порт или уходит из него. Корабль в порту это не корабль, а сундук с товарами. Его или нагружают или разгружают. В порту нет моряков, есть только поденщики. Там мучаешься, как на обыкновенной фабрике. Делаешь грязную работу. В любой момент тебя могут окликнуть: «Эй, лодырь, займись-ка вон тем делом!» – и ты не можешь отказаться. Так что, бросившись на койку, я вовсе не торопился подниматься на палубу. Это на фабриках можно развешивать плакаты:
Когда стоишь на ночной вахте и все спокойно, тебя одолевают всякие чудные мысли. Например, отчетливо видишь, что произойдет, если все наполеоновские солдаты одновременно вынут из ранцев свои маршальские жезлы. Кто тогда станет таскать тяжелые мортиры, маршировать, бросаться на бастионы? Прекрасно быть генеральным директором, но если все станут генеральными директорами, то кто будет поддерживать давление в котлах? Если не останется обыкновенных работников, котлы прогорят, а мировые битвы будут проиграны, и отпадет сама собой нужда и в маршалах, и в генеральных директорах. Вера наполняет карманы нищих, убогих превращает в богов, но…
Когда возня наверху стихла, я вылез на палубу. Тут же рядом оказался второй инженер. Он сказал на своем смешном английском:
– Скипер хочет говорить с вас, да, да. Давайте ходить за мной.