Исаак очень волновался. Марианна бредила весь день, металась по кровати, и ни ладан, ни чертов коготь не сбивали жар. Укладывать же больную в ледяную ванную было нельзя – женщина слишком ослабела. Она не пережила бы такого.
Уже наступил вечер, а Ланцафам все не появлялся.
Исаак провел ночь в комнате рядом с Марианной. Женщина больше не приходила в себя. На рассвете она принялась кашлять. Приступ был настолько сильным, что она не могла дышать. Больная звала Ланцафама, сжимала руку Исаака. В какой-то момент по ее телу прошла судорога, а потом хватка ослабела и тело обмякло. Она была мертва.
В тот же миг дверь распахнулась и на пороге возник капитан Ланцафам. За его спиной стоял священник в грязноватой рясе. На плечах церковника Исаак увидел белые хлопья перхоти.
Услышав рыдания служанки, капитан побледнел и повернулся к Исааку. Тот покачал головой.
По лицу Ланцафама было видно, что он пьянствовал всю ночь в какой-то забегаловке и только на рассвете заставил себя принять решение.
Капитан повернулся к священнику, схватил его за грудки и втолкнул в комнату.
– Давай, соборуй ее, чего ждешь?
Немая в отчаянии всхлипнула. Звуки, срывавшиеся с ее губ, звучали пронзительно, точно рев осла.
– Неужели ты думала, что я женюсь на шлюхе? – напустился на нее капитан.
Пока священник бормотал молитву на латыни, Ланцафам ходил по комнате и методично крушил один предмет за другим. Лишь разгромив всю квартиру, он опустился на колени и в отчаянии уставился на Исаака.
– Что же мне теперь делать? – прошептал он.
Глава 35
Меркурио проводил поиски уже больше десяти дней, но тщетно, и юноша начал падать духом. Доннола как сквозь землю провалился. Никто ничего не слышал о нем, он не показывался в кабаках, где раньше был завсегдатаем, не слонялся по площади. Ходил даже слух о том, что Доннола утонул в одном из каналов. Впрочем, несколько человек все-таки сообщили Меркурио, что Доннола сейчас работает помощником у какого-то доктора, вот только об этом докторе никто раньше в Венеции не слышал и никто не знал, где он живет.
Меркурио вновь зашел в таверну «Голый мужик», мерзкую забегаловку, в которой Доннола любил сиживать раньше. Юноша оглянулся, но не заметил там этого низкорослого человечка.
Выйдя на Калле-дель-Стурион, Меркурио увидел, как с Руга-Веккья-Сан-Джованни свернула небольшая группка хорошо одетых молодых людей. Один из них был наряжен особо элегантно, прихрамывал и размахивал искалеченной рукой, чтобы удержать равновесие. Узнав патриция Контарини, Меркурио развернулся и побежал на Рива-дель-Вин. Остановившись на углу, юноша оглянулся, но ни патриций, ни его свита его не заметили. С облегчением вздохнув, Меркурио уже хотел продолжить свой путь, когда заметил, что Контарини стучится в дверь какого-то обветшалого дома. Снедаемый любопытством, Меркурио решил понаблюдать за тем, что будет происходить дальше. К его изумлению, дверь открыл Цольфо. Поклонившись, мальчик пропустил патриция в комнату. Меркурио успел заметить в дверном проеме монаха. Доминиканец тоже поклонился.
Калека, прихрамывая, вошел внутрь, его люди последовали за ним.
Меркурио подкрался к дому и заглянул в окно на первом этаже. Оттуда на улицу падал слабый свет лампады.
В первом окне Меркурио смог разглядеть крохотную комнатку, в которой было только две соломенных лежанки, и больше ничего. Следующее окно открывало взору комнату побольше, но обставленную не богаче. Тут было два стола, четыре стула и камин. За первым столом сидели патриций с братом Амадео. Цольфо встал за спиной монаха, охранники Контарини разбрелись по комнате. Один из парней как раз подошел к окну. Отпрянув, Меркурио затаил дыхание и прижался к стене. Мужчина выглянул наружу, но прежде, чем он успел внимательно осмотреть окрестности, его отвлек другой охранник. Подойдя, тот что-то шепнул ему на ухо, и парень отвернулся от окна.
– Читай, монах, – сказал патриций.
Меркурио вновь заглянул в окно. Стоявший к нему спиной охранник закрывал ему обзор, но юноше удалось разглядеть, что горбун протянул монаху какой-то официальный документ. Взяв свечу, брат Амадео принялся читать. И чем дольше он читал, тем шире распахивались его глаза.
– Неужели это правда? – торжествуя, воскликнул доминиканец, дочитав до конца.
– Я обещал тебе поддержку в твоей борьбе, монах, – произнес патриций. – И это только начало. Жиды получат по заслугам.
Бухнувшись перед ним на колени, монах поцеловал ему руку, и Контарини с наслаждением принял этот поцелуй.
– Такова воля Господа нашего Иисуса Христа! – провозгласил он. – А вы возлюбленный апостол Его, ваша милость!
– Это стоило мне груду золота и много усилий, – отметил патриций.
Меркурио заметил, что горбун лжет. Да, юноша не понимал, о чем идет речь, но он был уверен в том, что Контарини приписывает себе заслугу, к которой не имеет никакого отношения.
– И это только начало, монах, только начало… – ликовал патриций.
– Господь вознаградит вас, ваша милость, – заявил монах.
Схватив Цольфо за рукав, он потянул мальчишку на колени.
– Поцелуй руку защитника нашего.