Корабль, который пел

— Но в мозговых кораблях используют человеческих существ, — четко и раздельно произнесла Хельва.

— Ну да, человеческих существ. А мы, люди, склонны заблуждаться, мы слишком утлый сосуд для такой великой задачи, игрушка в руках многообразных обстоятельств. — Терон явно решил довести свою проповедь до конца. — Человеку свойственно ошибаться, а Богу — прощать. — Он вздохнул. — А когда человеческий компонент, столь подверженный ошибкам, будет исключен, когда автоматика достигнет совершенства, — слышишь, Хельва? совершенства, вот нужное слово! — то исчезнет всякая необходимость в тех временных мерах, которые вынуждены применять Центральные Миры сейчас. И только когда такое совершенство будет достигнуто, корабли станут по-настоящему надежными. — Он покровительственным жестом похлопал по панели управления.

Хельва едва сдержалась, чтобы не ответить крепким ругательством. Ей лезли в голову неопровержимые исторические факты, усвоенные за годы школьного обучения и психопрограммирования. Но она вовремя спохватилась: ведь все эти факты, вдруг поняла она, основаны на случайностях, что только подтверждает его дурацкую теорию о ненадежности, хотя в итоге все заканчивалось наилучшим образом. В каждом из этих случаев мозговые корабли действовали, игнорируя или пересматривая ранее полученные приказы, как того требовали чрезвычайные обстоятельства, с которыми им доводилось сталкиваться. Если следовать неколебимой логике Терона, то и сам разум неважно, капсульный или подвижной — ненадежен. Хельва не могла себе представить, чтобы он когда-нибудь мог признать: лучшие решения отнюдь не всегда логичны.

Вот и теперь каждая частичка разума, инстинкта, опыта, программирования и рассудка говорили Хельве: мозговые корабли просто так не исчезают. Особенно четыре подряд. Четыре за неполный регулианский месяц. Один корабль за сто лет — это еще можно было бы счесть возможным, логичным и вероятным. Но всегда должен быть какой-то намек, какая-то предсказуемая причина. Как, например, в случае с 732, обезумевшей от горя на Алиоте.

Ну зачем только она позволила Кире уйти, когда они выполнили то задание? В таких вопросах Кира всегда была с Хельвой заодно, но как убедить Терона, что массовые исчезновения противоречат здравому смыслу? Ведь здесь требуется интуиция, которой он начисто лишен.

Почему же психопробы не обнаружили этой его склонности к морализаторству? И еще кое-что она заметила в своем напарнике: признает он это или нет, но только сам принцип киборгов, существ, подобных Хельве, вызывал у него отвращение. В отличие от большинства обитателей Центральных Миров, Терон ни на секунду не забыл, что за титановой броней скрывается капсула, в которой находится неподвижное и, тем не менее, абсолютно человеческое тело.

Она даже наверное смогла бы пожалеть Терона, не вызывай он у нее такого раздражения. А ведь еще до того, как он стал ей неприятен, она раскусила, что скрывается за тем стремлением к совершенству, которое движет каждой его мыслью, каждым поступком. Терон панически, до безумия боится ошибок, боится допустить какой-нибудь промах, потому что промах означает неудачу, а неудача для него просто немыслима. Если же он не будет допускать ошибок, то никто не сможет обвинить его в неудаче и, таким образом, ему будет всегда сопутствовать успех.

«Что ж, — размышляла Хельва, — я-то не боюсь ошибок и не боюсь признать, что меня постигла неудача. Как с этим Тероном. Если он не доверяет капсульникам, значит, не подходит ни мне, ни Центральным Мирам. Так уж и быть, мстить я не буду. Просто попрошу замену и даже уплачу штраф. Это не должно отбросить меня далеко назад. А с новым партнером, получив парочку выгодных заданий, я быстро рассчитаюсь с долгами. Но Терона здесь даже духа не будет!»

Теперь, когда она твердо решила с ним расстаться, ей сразу стало легче.

Назавтра, едва поднявшись, Терон по обыкновению принялся проверять каждый датчик, каждый индикатор, каждый измерительный прибор — вдоль и поперек. Этот ритуал занял у него почти все утро, хотя Хельве на такую же проверку хватило бы и десяти минут. Такая процедура всегда считалась делом «мозга», и «тела», как правило, в нее не вникали. Хельве же приходилось зачитывать Терону свои показания, а он сличал их с собственными.

— Все в полном ажуре, — с довольным видом заявил он, что делал всегда, когда результаты совпадали… а случалось это каждый Божий день. Потом уселся за пульт управления, ожидая прибытия на Таниа Бореалис.