Корабль Иштар

— Подумать только, печально сказала Ева, — мужчина так быстро может забыть, что целовал меня. Вряд ли это комплимент, а как вы считаете, доктор Консардайн?

— Мне это кажется невозможным, — правдиво ответил Консардайн.

— Нет, вздохнула Ева, — нет, мистер Киркхем. Не могу с вами согласиться, что это наша первая встреча. Знаете, у вас такой убедительный способ заставлять себя запомнить. А женщина не забывает так быстро, как ее целовали.

Я вспыхнул. Ева уже представила достаточно доказательств того, что она превосходная маленькая актриса. Но что означает этот эпизод? Я не верил, что она так оскорблена моими действиями в подземке: она для этого слишком умна. Но она мне не верила, я ей не нравился.

— Мои слова, — сказал я, — вызваны исключительно вежливостью. На самом деле, мисс Деверест, я считаю эти поцелуи щедрым вознаграждением за те неудобства, вызванные моим интригующим путешествием сюда.

— Ну что ж, — холодно сказала она, — в таком случае сделка заключена, и мы в расчете. И не утруждайте себя быть со мной вежливым, мистер Киркхем. Будьте сами собой. Так вы гораздо интереснее.

Я проглотил гневный ответ и поклонился.

— Совершенно верно, — так же холодно, как она, ответил я. — Во всяком случае, кажется, мне нет причин быть вежливым с вами.

— Вовсе нет, — равнодушно сказала она. — И, откровенно говоря, чем меньше я буду сталкиваться с вашей естественной сущностью, тем лучше для нас обоих.

У меня мелькнула мысль, что фраза какая-то странная. И в этих карих глазах была какая-то загадка. Что она хотела сказать? Хотела передать что-то, чтобы не заподозрил Консардайн? — Я услышал смешок, повернулся и оказался лицом к лицу с Сатаной.

Не знаю, долго ли он слушал. Взгляд его был устремлен на девушку. Я увидел, как вспыхнули его алмазные глаза, как какое-то дуновение пробежало по лицу, как будто скрытый в нем дьявол облизал губы.

— Ссоритесь? Нехорошо! — елейно сказал он.

— Ссоримся? Вовсе нет, — холодно возразила Ева. — Так случилось, что мне не нравится мистер Киркхем. К сожалению, это так. Мне кажется, лучше сказать ему об этом, чтобы мы в будущем избегали друг друга. Конечно, если вы не сочтете, что нам нужно быть вместе, Сатана.

Обескураживающе, мягко выражаясь. Я не пытался скрыть свою досаду. Сатана взглянул на меня и снова издал смешок. Мне показалось, что он доволен.

— Ну что ж, — мягко сказал он, — даже у меня нет власти над пристрастиями. Я могу лишь использовать их. Между тем, я голоден.

Он сел во главе стола. Ева — справа от него, я — слева, а Консардайн за мной. Прислуживали нам маньчжур-дворецкий и китаец.

Очевидно, мы находились в башне. Окна располагались высоко, и я через них видел только голубое небо. На стенах висели картины Фрагонара и Буше; несомненно, они были получены благодаря «убедительности» посланцев Сатаны. Остальное в комнате соответствовало картинам; комната была обставлена с той же поразительной эклектикой и своеобразным пониманием прекрасного, которые я заметил и в большом зале, и в том помещении, где впервые увидел этого голубоглазого дьявола.

Ева, отказав мне в уважении, была со мной холодна, но вежлива, в разговоре с Сатаной и Консардайном она блистала остроумием. Все трое, казалось, забыли трагедию в храме и наказание Картрайта. Сатана был в хорошем настроении, но доброта его была дьявольским — только так я могу охарактеризовать это — напоминанием о диком звере, игривом, так как он не голоден, жестоком, но несколько смягчившим пытку, которой он подвергает свою жертву. В воображении возникла яркая картина: Сатана, как тигр, рвет тело человека, которого он несколько часов назад отправил к воротам ада.

Однако при солнечном свете он не казался таким ужасным. И если он и был, как выразился Баркер, «падок на развлечения», то он и сам отлично развлекал. Разговор коснулся Чингисхана, и с полчаса Сатана рассказывал нам о правителе Золотой Орды и его черном дворце в затерянном городе Хара-Хото в Гоби; его рассказы заставили меня забыть о настоящем, я как будто бы видел и слышал мир, исчезнувший десять столетий назад; рассказы трагические и комические, раблезианские и нежные — и все так ярко, будто он сам был свидетелем того, что описывал. Слушая, я думал, что иначе и быть не должно. Дьявол он или нет, но этот человек очаровывал.

В конце он знаком приказал слугам удалиться и, когда они вышли, неожиданно спросил у меня:

— Ну, Джеймс Киркхем, да или нет?

Я изобразил колебание. Склонил голову на руку и украдкой бросил взгляд на Еву. Она изящными пальцами прикрывала рот, сдерживая зевок, — но лицо ее побледнело, только что оно таким не было. Я чувствовал, как осязаемо давит на меня воля Сатаны.

— Да или нет? — повторил он.

— Да, если, Сатана, вы ответите на один вопрос.

— Спрашивать никому не запрещено, — ответил он.