Корабль Иштар

Я рассмеялся, когда это сравнение пришло мне в голову.

Дахут сказала: «Вы веселы».

Я ответил: «Да, весел. Веселее, чем был, — тут я взглянул на де Кераделя, — многие годы».

Она не пропустила ни этот взгляд, ни ответную напряженную улыбку. Сказала: «Идемте. Ты уверен, отец, что не хочешь присоединиться к нам?»

Де Керадель покачал головой. «У меня много дел».

Мы пошли к конюшне. Она взяла ту же гнедую, я — чалую. Некоторое время она ехала передо мной молча, потом позволила мне догнать ее. Сказала: «Вы так веселы, будто едете на встречу с любимой женщиной».

— Надеюсь встретить ее, хотя и не в этой поездке.

Она прошептала: «Это Элен?»

— Нет, Дахут, хотя у Элен есть много ее особенностей.

— Кто же она?

— Вряд ли вы хорошо с ней знакомы, Дахут. Она не надевает одежды, кроме вуали на лице. Ее зовут Истина. Ваш отец пообещал мне приподнять ее вуаль.

Она подъехала ближе, схватила меня за руку. «Он обещал это… вам?»

— Да. И очень обрадовался, что теперь ему не нужна ваша помощь.

— Почему вы говорите мне это? — Она крепче сжала мою руку.

— Потому что, Дахут, я очень хочу встретиться с этой нагой дамой Истиной, когда на ней не будет и вуали. У меня было чувство, что если я не отвечу искренне на все вопросы, наша встреча отдалится.

Она угрожающе сказала: «Не играйте со мной. Зачем вы сказали мне это?»

— Я не играю с вами, Дахут, я отвечаю честно. Настолько, что сообщу вам и другую причину.

— Какую же?

— Разделяй и властвуй.

Она, не понимая, смотрела на меня.

— В Индии рассказывают, — сказал я. — Это джатака, басня о животных. Ссорились между собой царица тигров и царь львов. Их вражда опечаливала джунгли. И было решено, что они сядут на чашки весов над прудом, полным крокодилов. Царица тигров и царь львов сели на чашки. И оказалось, что весят они одинаково. Но по середине весов ползал муравей с песчинкой во рту. «Хо! — воскликнул он. — О чем спор? И кто спорит?» Так сказал этот ничтожный муравей царице тигров и царю львов. А песчинка — их жизнь и смерть.

Дахут спросила, затаив дыхание: «Кто же из них остался жить?»

Я рассмеялся. «Об этом ничего не говорится».

Она поняла, что я хочу сказать, щеки ее покраснели, искорки заплясали в глазах. Она отпустила мою руку.

— Отец очень доволен вами, Алан.

— Вы уже говорили мне об этом, Дахут… и никакой радости это не принесло.

Она прошептала: «Кажется, я уже слышала такие слова от вас… и мне это не принесло радости. — Она снова схватила меня за руку. — Но я недовольна, Алан».

— Простите, Дахут.

— Несмотря на всю свою мудрость, мой отец простодушен. Но я нет.

— Прекрасно, — сказал я. — Я тоже. Я ненавижу простодушие. Но никакой наивности в вашем отце я пока не заметил.

Она все сильнее сжимала мою руку. «Эта Элен… сильно ли она напоминает нагую даму с вуалью, которую вы ищете?»

Сердце у меня забилось чаще; я ничего не мог сделать, она это почувствовала.

Сладко сказала: «Не знаете? Значит, у вас не было возможности… сравнивать».

В ее смехе, напоминающем журчание маленьких волн, звучала безжалостность. «Оставайтесь веселым, мой Алан. Возможно, когда-нибудь я предоставлю вам такую возможность».

* * *

Она похлопала лошадь плетью и поехала дальше. Мне уже не было весело. Какого дьявола я позволил вовлечь в обсуждение Элен? Не подавил в самом начале? Я ехал сразу за Дахут, но она не оглядывалась на меня и ничего не говорила.

Мы проехали одну-две мили и оказались на лугу со скорчившимися кустами. Тут к ней как будто вернулось хорошее настроение, и она поехала рядом со мной. Сказала:

— Разделяй и властвуй. Мудрое изречение. Чье оно, Алан?

— Насколько мне известно, древнеримское. Его цитировал Наполеон.

— Римляне были мудры, очень мудры. А если я расскажу отцу, что вы настраиваете меня так?

Я равнодушно ответил: «Почему бы и нет? Но если такая мысль еще не пришла ему в голову, зачем вооружать его против себя?»

Она задумчиво сказала: «Вы сегодня странно уверены в себе».

— Только потому, что говорю правду, — ответил я. — Поэтому если на кончике вашего красивого язычка вопросы, ответы на которые могут оскорбить ваши прекрасные уши, лучше не задавайте их.

Она склонила голову и поскакала по лугу. Мы подъехали к скале, на которую я взбирался во время первой прогулки. Я слез с лошади и начал подниматься. Добрался до вершины, обернулся и увидел, что мадемуазель тоже спешилась и нерешительно смотрит на меня.

Я помахал ей рукой и сел на скалу. Рыбачья лодка находилась в нескольких сотнях ярдов. Я бросил в воду один-два камня, потом маленькую бутылочку с запиской Мак-Кенну. Один из рыбаков встал, потянулся и начал вытаскивать якорь.

Я крикнул ему: «Как клюет?»

Дахут стояла рядом со мной. Луч заходящего солнца упал на горлышко бутылки, оно заблестело. Дахут посмотрела на него, потом на рыбаков, потом на меня.

Я спросил: «Что это? Рыба?»

Она не ответила; стояла, разглядывая людей в лодке. Они гребли между нами и бутылочкой, потом завернули за скалу и исчезли. Бутылочка продолжала блестеть на солнце, поднимаясь и опускаясь с волной.

Дахут приподняла руку, и я готов поклясться, что по воде пробежал вихрь, толкнул бутылочку к нам.