Корабль идет дальше

— Товарищи, товарищи! Ну что это, в самом деле? Я согласен — в споре рождается истина. Но не в такой форме. Вы должны научиться спорить красиво. Вот я вам расскажу случай… — говорил Витька и начинал какую-нибудь длиннейшую историю, которая начисто отвлекала спорщиков от предмета их спора. В команде за ним укрепился эпитет — «хитрован», но звучало это скорее ласково, чем осуждающе. Матросы его любили.

Иногда Витька присаживался к столику и доставал тетрадь в клеенчатом переплете. Тихонько поскрипывали переборки, судно покачивало, булькало в трубах парового отопления, уютно горела над столом лампа под зеленым абажуром. Витька поглядывал на меня, а я делал вид, что сплю крепким сном. И тогда он начинал писать. Я не мешал ему, хотя любопытство одолевало меня. Но живя вместе в одной маленькой каюте, трудно что-нибудь держать в тайне. Скоро я узнал, что пишет Витька. Он писал стихи. Лирические стихи о любви и море. Я, конечно, не удержался и рассказал об этом Женьке. Мы решили попросить Витьку почитать нам свои произведения.

— Значит, ты, поэт, нам ни слова, а стихи пишешь? Нехорошо, друг Тряпичкин. Читай, — наступал на Виктора Женька.

— Да кто вам сказал? Никакой я не поэт, ничего не пишу, — отнекивался Витька. — Пушкина могу вам прочитать. Хотите?

— А тетрадочка в клееночке? Пушкин? — ввернул я. — Не обманешь.

— Тетрадочка в клееночке? В Шерлоки Холмсы ты не годишься. Это книга учета продуктов.

Но мы не успокоились, пока Витька не прочел нам несколько «морских» стихотворений. Они нам понравились, и Витька стал у нас признанным поэтом.

Витька, Женька и я крепко дружили. Вместе проводили время, ходили в Интерклуб, на берег за границей. Витька бывал у. меня дома, у Женьки, но никогда никто из нас не попал к нему в гости. Витька резко разграничил свою жизнь на судовую и береговую и в эту вторую половину своей жизни вторгаться никому не позволял. Так было и впоследствии, когда Витька женился. Мы не получили приглашения познакомиться с его женой. Кажется, брак был не очень удачным. Но это мы знали понаслышке. А мы ведь были его ближайшими товарищами…

Женька представлял собою полную противоположность Витьке. Очень экспансивная натура, он постоянно находился в легком возбуждении. Голова его была заполнена всевозможными, чаще всего нереальными, проектами, вечно он попадал в какие-то удивительные истории, всегда ему встречались необыкновенные женщины, которых он спасал, наставлял на путь истины помогал найти свою дорогу в жизни. Он кормил их обедами, покупал вещи, одалживал деньги. Он искренне влюблялся в них. Ему казалось, что именно она, его последняя знакомая, и есть то совершенство, которое он искал. Он готов был отдать все. Его часто обманывали, но он горевал недолго. Всегда находилась более прекрасная.

Ему до всего было дело. Если Женька где-нибудь встречал несправедливость или ему казалось, что совершена несправедливость, то он непременно влезал в «историю»: вставал на защиту обиженного, лез на рожон. Поэтому часто попадал впросак. Доброты и широты он был необычайной. Спросишь у него денег — отдаст все, захочешь что-нибудь из вещей — пожалуйста, бери что надо. Долги можно было ему не отдавать. Он редко их спрашивал. Правда, и от него получить долг было делом безнадежным.

Женька отличался крайней беспечностью. Ему ничего не стоило не прийти на вахту и в оправдание выдумать душещипательную историю о внезапной болезни кого-нибудь из родственников, он мог обещать и не выполнить, мог получить выговор старпома за небрежность и завтра же повторить то же самое. Эта беспечность мешала его службе.

Женька учился в Мореходке, потом бросил ее, ушел плавать матросом и теперь снова собирался туда поступать.

Когда он возвращался с берега, будь то ночь или день, он врывался к нам в каюту и, если мы спали, начинал тормошить и кричал:

— Слушайте, вы, пижоны! Да будет вам дрыхнуть. Выспитесь еще. Слушайте, что я вам расскажу…

Не помогали никакие протесты. Мы должны были выслушать его очередную историю, сказать свое мнение.

— Глупость какая, — говорил сонным голосом Витька. — Поступаешь, как пятилетний ребенок…

— Глупость? Ничего — то ты не понимаешь, сухарь несчастный, — сердился Женька. — Правильно тебя артельщиком выбрали. Ты только банки с консервами можешь считать.

Он хлопал дверью и, возмущенный нашей черствостью, уходил к себе.

Во время рейсов, в свободное от вахт время, мы собирались у нас в каюте. Говорили о том, как будем плавать штурманами, какой должна быть служба, кто может называться настоящим хорошим помощником капитана. Мы много читали и всегда спорили о прочитанном — вкусы у нас были разные. Помню, какое восхищение вызвал у нас только что появившийся роман Леонида Соболева «Капитальный ремонт». Тут уж мнения сошлись. Отдельные главы романа мы читали вслух. Женька даже выучил наизусть некоторые особенно понравившиеся ему отрывки. Очень пришелся нам по душе старший Левитин, умный и беззаветно любящий флот и матросов офицер. Мы с нетерпением ждали выхода в свет продолжения, гадали, как сложатся судьбы героев во второй книге.