Корабль дураков; Избранное

Один-то, может быть, и есть,

Кем все же не забыта честь,

Кто не совсем отстал от бога,

Кто даже пьянствует немного!

Такого жалко было б мне,

И, право, я могла б вполне

Такого взять себе в мужья!»

Слуга в ответ: «Так вот он — я!»

Она в ответ: «Ты не такой,

Иначе был бы в мастерской!

А ты недавно лишь поднялся

И, как я вижу, нализался!

Ну, словом, дай-ка мне покой,

Да и ступай себе к другой!»

Кричит он: «Я тебе клянусь:

Теперь ума я наберусь,

Друзьям своим узнал я цену,

Познал их козни и измену!

Во всем я пред тобой винюсь,

Но, коль теперь не изменюсь,

Забудь меня ты навсегда!»

В ответ служанка молвит: «Да!

Полгода послежу я все ж,

Как исправляться ты начнешь:

Коль скромно будешь ты держаться,

Дурного общества чуждаться,

Тогда я дам тебе ответ,

Хотя большой надежды нет,

Что ты себя на путь направишь

И предо мною не слукавишь…»

Конечно, парень огорчился,

Что своего он не добился:

Признаться, слушать я не стал,

О чем он дальше толковал.

Понятно вам, в чем суть и дело.

Она ответила умело,

Права ль она — не знаю сам,

Судить предоставляю вам.

Такие парни ведь бывают:

Они ландскнехтам подражают,

Их речь, замашки, поведенье

Встречают всюду осужденье

И приносили вред не раз —

Таков вам Ганса Сакса сказ!

СЕТОВАНИЯ ТРЕХ СЛУЖАНОК НА СВОИХ ХОЗЯЕК

174

Три девки сетуют, бедняжки,

Что годы службы ох как тяжки!

Жалуется служанка ремесленника

Эльза! Как на духу, мой свет,

Скажу: житья служанкам нет.

Нас презирают и клянут,

По шее нам любой хомут,

А жалованья в год — копейка.

А из посуды что разбей-ка,

Так вычтут из копейки этой.

А на работу и не сетуй:

Гоняют, не успев запречь,

Я лишь и знаю мыть, да печь,

Стирать, мести, стелить постелю,

Варить и жарить всю неделю.

А ежели я захворала,

Хозяйке что ж? И горя мало!

Сплю возле печки на рогоже,

Стряпуха я и прачка тоже.

На слуг и на господ стираю.

И только к ночи попадаю,

Полузамерзшая, домой.

Висят сосульки бахромой,

Стучат, как будто я в броне,

И на день столько стирки мне,

Что в год хозяйка б не успела.

Кипит-де у самой-то дело!

Сама знай спит, да пьет, да жрет,

Да горло на меня дерет:

«Тебя, лентяйку, гнать бы надо».

Уж и берет меня досада!

Пойду-ка замуж! Дай совет.

Служанка бюргера

Тебе не сладко, спору нет.

Ох, Грета! Нелегко и мне,

Весь год верчусь, как на огне.

Живу, как в келье, взаперти,

Не смею и на час уйти.

А прошлый год иначе было,

Как у хозяина служила.

Теперь хозяек стало — страсть!

Все надо мною кажут власть,

Все ладят мною помыкать —

Хозяйка, дочь, сноха и зять.

А если угожу одной,

Так попадает от другой.

И в праздник рук не покладать:

То чепчик ей, то кофту гладь.

Ей надо в церкви красоваться,

А мне в дерюгу одеваться.

А ведь охота у обедни

И мне быть тоже не последней.

Сиди-ка в церкви рядом с ней

Да за рядно свое красней.

Потом ей платье очищаю,

А ночью зыбку я качаю.

Какой там сон! Встаешь чуть свет,

И вновь ногам покою нет.

Беда одежде, башмакам,

Пообносилась так, что срам!

И я хватила горя, Грета,

Скажи, что делать. Жду совета.

Наняться в сретенье175 опять

Иль, может, мужа подыскать?

Жалуется батрачка

Ишь, невидаль, хомут надели!

Вы испытайте-ка на деле,

Как нас и в хвост и в гриву дуют.

В деревне девки не жируют.

Весь год лишь поспевай крутиться:

Коровы, овцы, свиньи, птица.

Дою, кормлю, навоз ношу,

Пасу и жну, траву кошу,

Лен тереблю да коноплю

И за ночь трех часов не сплю.

Зимой и летом — все страда,

А каша с хлебом — вся еда.

Мясцо же в редкость.

Пусть же мужа

Поищет та, чья служба хуже,

Да замуж и пойдет вперед.

А значит, первый мой черед.

Но тут и вспомнится, каков

Бывает брак у бедняков.

ДЕВЯТЬ ШКУР ЗЛОЙ ЖЕНЫ

176

По лугу как-то я гулял

В вечерний час и размышлял:

Я сочинять стихи собрался.

Тогда с охоты возвращался

Один мой подмастерье-хват,

Который год уж, как женат.

Он был изрядно исцарапан

И кровью кое-где закапан;

И я спросил, уж не коты ли

Ему лицо избороздили.

А он: «Нет, не коты, нимало,

Меня жена так расчесала».

«Как это сталось?» — молвил я.

А он в ответ: «Жена моя,

В отличье от людей обычных,

Имеет девять шкур различных,

И по числу ее всех шкур

Сокрыто девять в ней натур.

И вот пришлось мне вечер цельный

По каждой шкуре бить отдельно,

И то я еле сладил с ней».

Я попросил: «Скажи ясней;

Я что-то не пойму никак».

А он мне: «Дело было так:

На днях, вернувшись под хмельком,

Жену спросил я кой о чем;

Она ж в ответ молчит как рыба.

Тут осерчал я крепко, ибо

Слыхал я от людей иных

Про девять шкур у жен дурных;

Такая ж, знать, досталась мне.

И тут я таску дал жене

По рыбьей коже той нещадно,

Чтоб впредь ей было неповадно

На мой вопрос не отвечать.

А как ударил снова, глядь,

И угодил в медвежью шкуру;

Жена от злости стала бурой

И заворчала тихо так,

Что слов не разобрать никак.

Хотел я хлобыстнуть по роже,

Да треснул по гусиной коже;

Как примется она трещать,

И гоготать, и верещать!

Едва лишь я промолвлю слово,

Уж десять у нее готово

С поносной руганью в придачу.

Тут я по шкуре дал собачьей.

Она тогда завыла — страх!

И с лаем мне вцепилась в пах.

Я изловчился в это время

И щелкнул бабу прямо в темя,

Да в шкуру заячью и — хлоп!

Она вопила: «Остолоп!

Ах, блудодей, изменщик, бабник,

Игрок, пропойца, мот, похабник!»

Тогда я в ухо двинул с силой: