Корабль дураков

После столкновения с Фрейтагом Левенталь и несколько повеселел, и успокоился. Он всегда чувствовал себя уверенней, а порой чуть не ликовал, когда наконец (рано или поздно это непременно случалось) затаенная враждебность, недобрые замыслы, ядовитые туманы ненависти обретали форму, цвет, направление и голос: в такие часы вновь на деле подтверждается его неизбежная участь — участь еврея; не остается сомнений, незачем больше ждать и остерегаться, опять его преследует весь мир, мир дикарей, и это бесспорное доказательство, что он избран Богом. И всегда оказывалось, что это не так уж скверно, как он опасался; никогда невозможно предугадать, как на сей раз проявится преследование, но уже ясно: по-настоящему тебя ничем не удивят… каждый раз все немного по-другому и всегда одно и то же, но, в конце концов, не смертельно, с этим можно справиться. Слова… что такое слова? Оскорбления, угрозы, брань, грубые остроты — подумаешь… все это его не задевает; от варваров ему нужно только одно, и этого он уже добился: они с ним торгуют. Почему бы не продавать им идолов, если они поклоняются идолам? И притом за хорошую цену. Он зарабатывает на этом деньги и заработает еще; он прекрасно знает, какие заветные двери можно открыть при помощи денег. Как приятно будет в один прекрасный день посмотреть, насколько высоко он поднимется с деньгами — так высоко, что его уже не посмеют оттуда сбросить! На душе у Левенталя стало чуть ли не празднично; он залпом выпил пиво и спросил еще, он предвкушал, как вечером увидит за своим столом герра Фрейтага и даст тому почувствовать, что стол — его, Левенталя, и что Фрейтага здесь только терпят из милости… Левенталь закурил хорошую сигару и не спешил пить вторую кружку пива. Краем уха он слышал, что эта свинья Рибер хотел вышвырнуть его из каюты — и остался с носом, потому что этого Рибера тоже никто не желает заполучить в соседи! Будет что рассказать кузине Саре, когда он наконец, даст Бог, доберется до Дюссельдорфа. Левенталь был несколько огорчен и разочарован, когда Фрейтаг не явился к ужину и ему пришлось есть все те же безвкусные рыбные консервы в одиночестве. Надо уговорить его вернуться за этот стол, хотя бы для видимости. Надо сказать ему на палубе, когда кругом будет побольше народу, и громко, чтобы все слышали: мол, вы не обижайтесь на то, что я тогда сказал, герр Фрейтаг. Мол, если для вас не нашлось другого места, милости просим за мой стол. Интересно послушать, что он на это ответит!

Левенталь порядком расстроился и рассердился, когда на его вопрос официант ответил без обиняков:

— Герр Фрейтаг сказал, что поужинает позже, один.

Миссис Тредуэл сидела на краю своей койки и застегивала туфельки, переодеваясь к ужину; Лиззи поглядела на нее и вся затрепыхалась, радостно захихикала. Миссис Тредуэл равнодушно подняла глаза, и Лиззи очертя голову ляпнула:

— Ой, я хочу послушать, что вам сказал герр Фрейтаг!

— Ничего особенного, — небрежно отозвалась миссис Тредуэл. Поднялась, встряхнула свое серебристое плиссированное платье, облеклась в него и, на ходу застегивая пояс, пошла к двери. — Кажется, он полагает, что в целом это очень приятная перемена — кажется, он имеет в виду, что его теперешнее общество гораздо лучше прежнего…

Она подобрала юбку и неслышно закрыла за собою дверь.

Дэвид и Дженни подняли бокалы с коктейлем и чокнулись.

— Salud, Дэвид, лапочка! — сказала Дженни. — Правда, какая дикость, что Фрейтага выставили из-за капитанского стола?.. Подумай, он столько всякого мне про себя рассказывал, а вот об этом, про жену, ведь это так важно, не сказал ни слова! Но он ее просто боготворит!.. А вся эта история — постыдная, неслыханная, правда?

— Ну, я слыхал и похуже, и ты тоже, — заметил Дэвид. — Но, конечно, гнусность.

— По-моему, нам надо поговорить с Фрейтагом, пускай знает, как мы к этому относимся.

— Валяй, говори, — сказал Дэвид-лапочка ледяным тоном, глаза его гневно вспыхнули. — С каких пор ты ищешь оправданий?

— Почему, когда я поминаю Фрейтага, ты становишься такой несносный, Дэвид? — тихо, огорченно сказала Дженни. — Ты же прекрасно знаешь, что он женат и без памяти любит жену, он человек общительный, и ему одиноко, тут на корабле, в сущности, не с кем словом перемолвиться… ох, как глупо, мне просто совестно об этом говорить. Я тебя не понимаю. Прежде ты никогда не ревновал…

— Вот как? — спросил Дэвид, словно бритвой полоснул. — Ты уверена?

— Ну, если ревновал, так зря, и сейчас тоже зря, — сказала Дженни. — Но все равно, пускай, лишь бы…

— Что лишь бы? — ласково спросил Дэвид: обоими овладела предательская нежность, та сердечная размягченность, которая всегда только сильней их запутывала. — Почему тебе хоть немного не льстит, если я ревную? Может быть, все дело как раз в ревности? А по-другому объяснять мое поведение просто глупо.

— Нет, мне это не льстит, — сказала Дженни, — но знаешь, что я думаю? Ты дико разозлишься, Дэвид. Я подумала, может, ты пригласишь Фрейтага за наш стол, ему, наверно, ужасно неудобно сидеть с тем нелепым человечком…