Корабль для уничтожения миров

Разделив поле своего вторичного и третичного зрения между различными точками обзора, Маркс получил единое объемное изображение. От этого зрительного эксперимента у него на миг закружилась голова. Слои движущегося песка перемещались и перемещались и были похожи на колеблющийся муар. Маркс увеличил разрешение поля зрения, выставил на всех субдронах паутинные сеточки волоконных сенсорных антенн для получения максимального восприятия.

Компьютерные процессоры «Рыси» по-прежнему работали неважно, но сейчас вся их мощность была в распоряжении мастера-пилота. При том, что сейчас не шел бой, уцелевшие фосфорно-кремниевые «башни» обладали совсем не слабыми возможностями. Довольно скоро поле зрения мастера-пилота приобрело сносные характеристики, и картина уподобилась той, какую видишь с помощью стереоскопа, когда глаза объединяют изображения.

Теперь Маркс по-настоящему видел форму объекта и начал ощущать период вращения и течения песчаного океана. Движение «дюн» очень напоминало то, как клубились струйки дыма, наблюдаемые Марксом в микроскоп. Так он исследовал воздушные потоки, в которых предстояло летать его микроскопической флотилии. Маркс заставил себя расслабиться. Он чуть было не ускользнул обратно, в тот самый сон, из которого его столь грубо вытащила Хоббс. Он купался в волнах песчаного океана и бессознательно управлял различными зондами, водил их вокруг объекта, заставлял впитывать его форму. Было что-то наркотическое в текучей математической сущности этого объекта.

Усталый разум мастера-пилота начал постигать эту сущность.

Неожиданно наложенные друг на друга изображения дрогнули и размножились перед глазами Маркса. Изгибание дюн ускорилось, их танец стал бешено быстрым. Поверхность песков заиграла новыми красками, и все три уровня зрения мастера-пилота пронзили каскады молний, загулявших по всему спектру. Образовывались картины, стали накладываться одна на другую в бессмысленном порядке. И все же, как ни странно, Марксу удавалось одновременно видеть изображения бесчисленного количества лиц, видов из окон, табличек с данными, компьютерных «иконок», запрещающих символов. В его вторичном слухе раздавалось стрекотание миллионов разговоров – признания, шутки, личные трагедии. Обезумевшая синестезия. Вместо трех Маркс обрел сотни уровней зрения, и каждое из них было иным. Казалось, в его разум проникла целая планета.

Маркс потянулся к клавише отключения, но рука замерла. Его разум слишком сильно переполнен, реакции стали замедленными.

Слои синестезии начали наплывать друг на друга, колебаться и извиваться подобно «дюнам» на поверхности объекта. Изображение и звук то сливались в единый поток, то разделялись, чтобы вновь воздействовать на зрение и слух по отдельности, а потом окончательно разрывались, становились похожими на флаг, с которым кто-то прошел сквозь жуткий ураган – полотнище изодралось, от него остались разрозненные нити.

До Иокима Маркса доносились далекие, приглушенные голоса – его окликали офицеры, работавшие в командном отсеке. Сначала просто окликали, потом начали кричать и давать резкие и сердитые приказы. Но Маркс не понимал языка, на котором они говорят. Казалось, этот язык извлечен откуда-то из его детских воспоминаний, но звуки расставлены как попало.

Он свое имя – и то помнил с трудом.

Но он уже погрузился в другой сон – огромный и яростный.

СТАРШИЙ ПОМОЩНИК

– Да что же с ним, проклятье, случилось?

– Медики пока не понимают, сэр.

– А с разведчиками что?

– Нет ответа, сэр. Вызываю еще раз.

Кэтри Хоббс снова попробовала вызвать главный дрон-разведчик. Одной частью своего сознания она следила за пятидесятисекундным отсчетом, а другой – слушала как отчаянно перекрикиваются между собой санитары, переправляющие Иокима Маркса в лазарет. Камеры, установленные в коридоре, передавали изображение: санитары тащили мастера-пилота по выделенному старшим помощником коридору, где царила невесомость. Руки и ноги у Маркса безжизненно болтались. Он лишился чувств и не мог пошевелиться с момента атаки – или импульса, или трансмиссии, чем бы ни было то, что так подействовало на него. Когда прибежали санитары, он даже не дышал.

Краем глаза Хоббс видела капитана Зая, нервно сжимавшего и разжимавшего пальцы. Но она ничего не могла сделать для того, чтобы обогнать скорость света. Объект находился на расстоянии в двадцать пять световых секунд от «Рыси», а вести передачу на сверхсветовой скорости дрон-разведчик не мог. Как раз перед тем, как мастер-пилот Маркс лишился чувств, сенсорный контур дрона получил импульс информации объемом в двести экзабайт – эквивалент максимальной мощности планетарной инфоструктуры, сосредоточенный на площади в сто квадратных метров, – подлинный ураган информации. Контурная решетка была продырявлена, словно бумажная салфетка. И все же в течение нескольких секунд дрон пытался-таки передать информацию на «Рысь» и тому человеку, который его пилотировал – то есть Марксу, и в результате с Марксом произошло нечто странное.