Корабельщик

Не вставая, он поправил котомку и пополз на четвереньках к провалу на первый этаж, попадая коленями на острую кирпичную крошку. Решение пришло вместе с пониманием того, что бежать через пролом в стене нельзя, и он, повиснув на руках, спрыгнул в нижнюю квартиру. Там как раз валялась на полу рваная перина, она-то и погасила звук удара. Наверху зазвучали голоса, а вслед за ними – неразборчивые проклятия: кто-то осыпался по куче, пытаясь одолеть подъем. Максим, не поднимаясь на ноги, по-кошачьи неслышно прошмыгнул в соседнюю комнату, а оттуда к выходу из квартиры.

– Да пусто тут, командир! – донеслось сверху. – Трое их было.

– Было-то трое, а сколько обезврежено? – прорычал некто. – Ты вообще стрелял хоть раз, пацан? И как таких в ополчение берут, не понимаю!

Максим пробрался к двери и перестал разбирать ворчание командира. Второпях поковырявшись в замке и открыв его, он прислушался к наружным шумам и ничего не различил. Внезапно что-то тяжелое упало наверху, в комнате с дырой в потолке – одного из патрульных погнали-таки вниз. Дотошные, сволочи.

Борясь с ледяным испугом, Максим выскочил наружу, аккуратно прикрыв за собой дверь. Стараясь ступать на носки, он бросился вниз по короткой выщербленной лестнице. К счастью, выход располагался не на улице Восстания, а во дворе. В нос ему ударила густая смесь тухлых, кислых и просто смрадных запахов – посреди бывшей детской площадки всего за месяц войны выросла огромная куча мусора.

Ближайший выход со двора находился там, где сейчас, после попадания снаряда, возникла груда битого кирпича. Но бежать туда было никак нельзя, и Максим кинулся прямо, огибая мусор по краю, оскальзываясь на жестяных банках и чем-то блеклом, тягучем, как слюна. Когда он уже почти заскочил в подворотню, ведущую на Морскую улицу, сзади ударили хлесткие выстрелы. Хлам посреди двора вспенился ошметками застарелой слизи, бумажных пакетов и проеденной крысами, изношенной обуви. Сами зверьки поспешили броситься врассыпную, решив, что охотятся на них.

– Стой! – завопили из разбитого дома. – Стрелять буду!

Но Максим уже скрылся за поворотом. Не останавливаясь, он свернул на Морскую и замер возле угла, переводя дух. Сердце гулко, словно забарахливший мотор мобиля, трепыхалось под ребрами.

Тут уже прогуливались редкие прохожие, которым почему-либо не захотелось подойти к берегу поближе. Большинство не обратило на Максима никакого внимания, увлеченно разглядывая вражеский крейсер в бухте и следя за мельтешением солдат на пирсах и пристанях. Часть защитников старательно, но не очень умело перекатывала пушки на лафетах и даже порой стреляла из них. Когда Максим с Ефремом болтались по пристани полчаса назад, такого столпотворения еще не было, гвардейцы и гражданские соблюдали относительный порядок. Но стоило крейсеру ударить из пушек, как народ охватило негодование – тут-то Максим и сообразил, что пора сваливать. Не имея нормального оружия и фактически подставляясь под картечь, многого не добьешься.

Сейчас ему вдруг страстно захотелось поглядеть на войну “изнутри”, однако он сдержался и шмыгнул в тот же проулок, через который они с Ефремом уже пробирались. Пришлось перепрыгнуть через свежую воронку – похоже, осколок камня и ранил друга. Максим вновь подтянулся на руках, переваливаясь через шаткий забор. Гвардейцев ни слышно, ни видно не было, а вот Ефрем застонал, едва заметил приближение соратника.

– В тебя стреляли? – спросил он.

– И в меня тоже, – прошептал Максим. – Давай выбираться отсюда.

– Я не смогу, – выдавил Ефрем. – Я уже пробовал стоять, не получается.

Выглядел он не слишком хорошо, да что там – просто отвратительно. Обычно яркие губы побледнели, налившись синевой, и апатия владела всем его телом: даже не потрудился вытереть порезы от битого стекла на руках, кровь размазана неряшливыми потеками.

– Сможешь!… Прости уж, Ефремка, что я тебя сюда затащил. Лучше бы мы на пристани сражались и погибли как герои.

– Ничего… Я сам согласился. Тебе ведь квартира нужна, верно? Ты хотел выбрать, пока все на пристани? Я сразу догадался… Лупа хвастался, что Дрон и тебя прикончит… Чтобы ты не мешал им с Лидкой…

Максим промолчал, решительно протянув Ефрему руку.

– Ты ведь обещал сестре, что вернешься! – воскликнул он. – Я сам слышал. Вставай же!

Ефрем вздрогнул и стал медленно, вялыми толчками подниматься – сначала на колени, затем на ступни, почти не опираясь на раненую ногу. Повязка на его бедре казалась черной. Максим подставил ему плечо, помогая устоять.

– А где твоя пика? – спросил Ефрем. Он говорил со странным придыханием и даже сипением, будто речь давалась ему с невиданной болью.

– Потерял.

Канонада, похоже, стихала, или это корабль противника решил отойти от города. А может, его продырявили славные солдаты Королевства, мечтавшие на глазах командиров и мирных сограждан утопить железное чудовище, плюющееся чугунными болванками с огненной начинкой. Но воздух в городе, похоже, не желал терпеть пустоту – со стороны улицы Восстания опять донеслись звуки выстрелов, на этот раз одиночных, и вслед за ними торжествующий вскрик.