Она покачала головой. Меня поразила бледность и вялость ее лица, а особенно — тусклый и запущенный вид волос. Я подумал: «Ей больше некогда причесываться», объяснил грустью и усталостью ее блеклый и дурной вид. Назавтра, приглядевшись к ней повнимательнее, я настоял на том, чтобы она лучше питалась, больше отдыхала и хотя бы на время оставляла эту зловонную комнату. Она сказала:
— Тебе теперь не с кем разговаривать!
Она вспомнила наши вечера в саду Монт-Руаяля, среди гвоздик и розовых кустов. Сравнение было слишком жестоким, и я не подхватил ее намека, сказав себе, что он не волен, и поэтому простителен. Я отважился настаивать:
— Как вы устали!
— Скоро я устану еще сильнее.
— Нужно надеяться. Бог всемогущ.
— Да, Он может сократить его крестные муки, ибо это именно они…
Глаза мои с тоской остановились на ее спутанных и сбившихся в клочья волосах, прорезанных бороздами, как волчья шерсть, потерявших прежнее сияние, блеск спелой ржи. Она засмеялась, но, против обыкновения, ямочки не появились на ее щеках. Смех ее как бы захлебнулся, однако своим прежним ровным голосом она сказала:
— Милый мой Гио, не надо сожалеть о моей утраченной красоте. Она уже бесполезна. Он не может видеть ее.
Увы, Богу не было угодно, чтобы король внял нам и позаботился бы обустроить дела королевства; тогда ему легче было бы предстать пред Ним с ясностью и умиротворением. Его ожесточившееся против смерти сердце не смущалось бы мучительными думами, и на время этой затянувшейся агонии он был бы избавлен от волнений. Но к внешним тревогам — кто мог поручиться в том, что ему известно, что замышляет Саладин! — добавилась и внутренняя неблагонадежность. Казалось, все решено и согласовано по поводу коронации Бодуине, равно как и относительно назначения Раймонда Триполитанского правителем и военачальником. Но на поверку все было не так! Повсюду бродили самые разные слухи и добирались даже до Монт-Руаяля. Подозрительная деятельность первых лиц государства и, в частности, патриарха Ираклия, а также разговоры Ги де Лузиньяна были немедленно переданы прокаженному, может быть, в точности, а, может, и с преувеличениями. Они исторгли из этого полумертвого тела яростные вопли и вызвали новые приступы горячки. Триполи в это время нес дозор на границах, беспрестанно пребывая в седле. Его преданность несколько облегчала страдания короля:
— По крайней мере этот тверд и верен. Храните его, как можете. Пока он будет жить, продержится и королевство.
Некоторым показалось, что он бредит и конец его близок.
27
АВЕССАЛОМОВА МОГИЛА
Слова Ги де Лузиньяна отличались крайней серьезностью. Каждому, кто хотел его слушать, он заявлял:
— Триполи причинит нам страшные несчастья. Как только умрет прокаженный, королевство охватит анархия, ибо мои сторонники не подчинятся этому самозваному регенту. Граф Раймон лишится большей и лучшей части баронов, тех, кто искренне желает блага королевству и не хочет предательски сговариваться с Саладином. Мне кажется, пристрастия графа Раймона общеизвестны! Они обмениваются подарками и наилучшими пожеланиями! У Триполи нет иных намерений, кроме как быть угодным Саладину, мы же должны готовиться к его полному уничтожению, с тем, чтобы покорить весь Восток и водрузить там кресты. Я призываю скорее предать, чем унизиться до чисто оборонительных действий, рассеивающих наш воинственный дух.
Очень сомнительно, что он вспомнил все эти слова в одиночку. Добрые учителя вложили их в его уста, и он, как обученный попугай, повторял, ничего не изменяя и не прибавляя от себя. И еще:
— Прокаженный потерял последнее разумение. Бароны не осмеливаются бунтовать по причине его болезни, которой сам он явно злоупотребляет. Он не наделен ни правом, ни властью отказать в наследовании моей жене, принцессе Сибилле. Коронация Бодуине неправомерна и ничего не значит; все это поймут, когда его дядя перейдет в мир иной, что довольно скоро может свершиться. Бог примет его душу, хоть он грешил и ошибался; ибо, поверьте мне, так долго жившему в тесноте дворцовых покоев и посвященному в секреты семьи, он отнюдь не безупречен, это далеко не святой король, коим представляют его народу. Но я воздержусь от дальнейших речей, все-таки он мой шурин…