— Ах, на щеке!
Щука осторожно пощупал желвак.
— Не-е, не пчела… Это скворец меня клюнул. Я сделал скворечник — живи себе на здоровье, — а он, разбойник, взял да и клюнул. Я чуть с березы не свалился. У него клюв, как кочерга…
Ребята затопали, захохотали. Кира Андреевна тоже улыбнулась. Она, конечно, не поверила, что скворец клюнул Щуку. Но и выяснять, откуда взялся на его щеке желвак, не стала. Уже достаточно поговорили. Пора перейти к уроку.
Бедняга Миша Комов, который из-за своей кукурузы опять не выполнил задание, пыхтел у доски. Мел крошился. Он стирал треугольник и снова чертил.
— Садись, Комов, — сказала Кира Андреевна. — Неважнецкие у тебя дела.
— Я подтянусь, Кира Андреевна.
— Хорошая мысль, Миша, только поздно она тебе в голову пришла…
— Лучше поздно, чем никогда, — подал голос мрачный Щука.
— Поговорки ты, Щукин, знаешь, а вот как насчет задачки?
Щука задачку решил. Мелом по доске водил зло и решительно. Белые брызги летели во все стороны.
Кира Андреевна поставила ему пятерку. Но настроение у Тольки лучше не стало. Он втихомолку ощупывал желвак и бросал в мою сторону ненавидящие взгляды.
Прозвенел звонок.
17. ЛЮДА ПАРАМОНОВА ВЫПОЛНИЛА СВОИ ДОЛГ
— Ребята, я считаю крайне необходимым обсудить недостойное поведение Щукина и Куклина. — Так начала свое выступление Люда Парамонова. — На глазах всего класса они затеяли безобразную драку…
— На глазах нехорошо, — перебил Олег. — Могли бы во дворе подраться.
Люда пропустила это несущественное замечание мимо ушей и продолжала:
— Затеяли драку, избив друг друга. Поглядите, какой синяк у Щукина! И это наши пионеры, которые носят на груди красные галстуки… Наша пионерская организация не должна пройти мимо этого возмутительного факта. Вспомните, ребята, каким пионером был Павлик Морозов. Он не дрался…
— Откуда ты знаешь? — спросил Щука.
— Павлик был настоящим пионером. Он любил свою Родину и…
Эту Людку невозможно было слушать. Ну при чем тут Павлик Морозов! Она при каждом удобном случае приводила в пример Павлика Морозова. Все и так знают, что Павлик — герой, настоящий пионер. Ему памятник поставили.
А тут совсем другое дело. Была драка. В классе. Драться пионерам не к лицу. И не пионерам тоже драться не к лицу. Но факт остается фактом: драка была. Кто виноват? Не Павлик же Морозов? Виноват Щука! Все видели, что я его ударил после того, как он меня. Значит, Щуке надо всыпать по первое число.
Однако все повернулось не так, как я ожидал…
После «яркой» речи нашего председателя наступила пауза. Долго никто не брал слова. Наконец подняла руку Нина Шарова. Решила поддержать подругу. Тряхнув прической, она сказала:
— Пусть сами расскажут, из-за чего разгорелся сыр-бор.
— Правильно, — загудел класс. — Пусть расскажут… Давай, Щука.
— Чего рассказывать? — не вставая, сказал Толька. — Таких, как Ганька, нужно из рогатки уничтожать.
— Не стыдно? — воскликнула Нина.
— Я все сказал.
— Теперь ты, Куклин.
Я в нерешительности поднялся. Не успел подготовиться, поэтому не знал, с чего начинать. Я не любил выступать. Не оратор я. Но тут у меня столько зла накопилось, что я решил высказаться… Я рассказал, как Щука устроил под нашими окнами кошачий концерт, как мы всю ночь после этого не спали. Говорил, что Щука — первый задира в школе и задавала и что вообще таких людей нужно исключать из пионеров. Заодно лягнул и Грача. Сказал, что он — бесхарактерный человек. Куда ветер подует, туда и он. Раньше я не думал, что Ленька такой, и вот тут пришла в голову мысль. Чем я больше говорил, тем больше самому нравилось. Я бы долго говорил, да Олег за штаны потянул. Когда я плюхнулся на место, то был уверен, что Толькина песенка спета. Сейчас выступят другие, проголосуем и…
А тут все началось наоборот. Выступил Грач и обозвал меня жадиной и мелким собственником. И про нож, который я ему не дал, припомнил. Потом взял слово Миша Комов. Он присоединился к Грачу. И еще сказал, что у меня гнилое нутро и что я не из тех, с кем бы он, Миша Комов, пошел в разведку. Насчет разведки он слизал у летчика, который выступал у нас в школе в день Советской Армии. От Миши я такого не ожидал. Вот тебе и хороший парень! Кукурузовод. А я еще, дубина, хотел с ним дружить! Поднялся с места Игорь Воронин. Это тихий худой парнишка. Он каждую зиму болеет ангиной и даже за партой до апреля сидит в шарфе. Он один в классе, кто носит очки. Игорь всегда казался мне парнем умным и начитанным. А тут вдруг, откашлявшись, понес такое, что мне захотелось в него чернильницей запустить. Он говорил, что я оторвался от коллектива, что у меня тяжелый характер, что от меня можно в любой момент ожидать подлости.
Это уже слишком! Я вскочил с места и хотел дать Игорю по очкам, но Олег снова потянул меня за штаны.
— Слушай, — сказал он. — Дело говорят.
Потом выступили три девчонки, из тех, с которыми не разговаривают. Они тоже напустились на меня. Им-то что надо? Соли я им на хвост насыпал?